– О, смотрите, она вышла, – Колобок кивнул в сторону сцены.

– Верно, – критик чуть не уронил пустой бокал. – Абсолютно верно. Можно на «ты».

Колобок кивнул, глотнул вина и приготовился слушать.

Критик смотрел на сцену. На ней стояла поэтесса. Окутавший её полумрак добавлял образу загадочности: русая, в чёрной шляпке, волшебная, словно привет из детской сказки. Свет падал на лицо, на кругловатое личико и волевой подбородок, слегка подтянутые скулы, прямой нос и глаза чайного цвета. На шее висел небольшой медальон с изображением святой княгини Елизаветы Фёдоровны.

Она подошла к микрофону, взяла его в руки, поздоровалась. Публика стала хлопать в ладоши, узнавая её.

– Здравствуйте, дорогие друзья! – улыбнулась поэтесса. Критик, как всегда, залюбовался её зубами. – Добрый вечер…

«Привет с большого бодуна», – критик, усмехнувшись, почувствовал тревогу и залил её глотком белого из бокала, предназначавшегося поэтессе.

Она стала читать подводку, и критик внимательно слушал – уж кто-кто, а он прекрасно знал, как поэтесса не любила подводки. Когда она накануне готовилась к выступлению, критик подошёл к её рабочему столу и спросил, что это она делает.

– Пишу подводку, – раздражённо сказала поэтесса.

– Под водку? – рассмеялся критик и выскочил на кухню, опасаясь, что в него полетит карандаш.

И вот она стоит, в свете прожекторов, в вечернем платье, чьи узоры напоминали форзацы дореволюционных книг, с длинными распущенными волосами, и читает стихи про дедушку, про сердце, жадно пьющее горечь, про очищающий дождь. Последнее стихотворение критику особенно нравилось, но только как слушателю. Этого он ей никогда не говорил.