И не понять нам, что к чему
Кружатся мысли, льются слезы
Одна есть на двоих печаль
Но нет ответов, есть вопросы:
И почему тебе не жаль?
Ведь я и правда вдруг исчезну
И не судьба меня вернуть
И ты стоишь над этой бездной
И впереди далёкий путь?
Решай и пробуй, всё исходно.
Начни с нуля, чтоб всё забыть.
Живи, как Господу угодно
Тебе помочь купе открыть?
С таким огромным грузом горя
Недолго в жизни потонуть…
Но вот вокзал, а степь – не море
И лучше всё забыть… Забудь.
И только небо может слушать
Молитвы, стоны, птичий крик…
А ты права, так будет лучше
Что не вокруг, а напрямик.
Вот, небо смотрит безутешно
Таких, как ты, найдётся рать
Таких, как я, не рать, конечно
Но тоже впору убивать.
И я скажу тебе на ушко:
– Забудь, что в жизни так темно.
Ведь мы не спим.
Твоя подушка
Осталась дома всё равно.
Забудь мечты, прими как реальность,
Иллюзию нельзя сберечь
Мы не венчались, мы встречались
Пока хватало этих встреч.
И, может, это след неврозов
Сползает тенью по стеклу?
Сто иллюзорных тепловозов
Ушли сим утром в полумглу.
Рассвет, иллюзия вокзала
Такой вот, на двоих, вокзал…
Я вдруг сказал:
– Ты проиграла!
Сказала ты:
– Ты проиграл!

Александр Рязанцев


Александр Рязанцев родился в 1998 году в Москве. Учился в РАНХиГС при Президенте РФ и НИУ «Высшая школа экономики», в настоящее время учится в аспирантуре. Первая литературная публикация (рассказ «Корона в огне») состоялась в апреле 2020 года в газете «Литературная Россия». В дальнейшем стал работать в «ЛР» в должности обозревателя. С 2020 по 2022 год на страницах еженедельника было опубликовано еще четыре художественных произведения и больше сотни литературно-критических материалов. Также печатается в «Учительской газете», «Литературной газете», «Независимой газете – Ex Libris», журнале «Урал». Живет в Москве.

Хлеб, вино и одиночество

1

Когда он за десять минут услышал слово «боль» в четырнадцатый раз, то не выдержал.

– Ну и долго мы ещё будем это слушать? – критик, небритый неряха в дорогих очках, со слабой надеждой взглянул на приветливую поэтессу, совмещавшую служение искусству с работой в торговой фирме.

– Должны ещё… м-м-м… четверо выступить. – Она сверилась с наручными часами. – Думаю, ещё полчасика. Я выступаю третьей.

– Нда-а-а, – критик хлопнул ладонью по столу, – не так я себе представлял вечер пятницы.

– Ты мог сюда и не приходить, – мягко упрекнула его поэтесса.

Критик недоуменно уставился на неё.

– Не понял? Как мог не прийти?

Поэтесса почувствовала привычный щипок тепла в душе, но усилием воли заставила себя не показать критику, что ей приятно. Легонько постучала безымянным пальцем правой руки по столу. Представила, как красиво бы на нём смотрелось кольцо с небольшим изумрудиком. Ждала, когда критик сделает такой красноречивый подарок, но он что-то не торопился.

– Ну тебе же не нравится, – поэтесса слегка провела пальцами по своим русым волосам и поправила шляпку на голове.

Критик отложил в сторону смартфон. Машинально тоже провёл рукой по волосам, с вызовом посмотрел сначала на стену, затем на поэтессу.

– Да, мне не нравится. Я не люблю плохие стихи. Не люблю плохой ритм, рифмоплётство, штампы. Но твои стихи, – он слегка запнулся, – оч-чень люблю…

Щипок тепла стал ещё приятнее.

– Тогда чего ворчишь?

Критик досадливо крякнул.

– А как тут не ворчать, когда вокруг одни графоманы?!

– Даже я?

Критик покраснел.

– Ну не говори глупости! Ты профессиональный поэт, а не графоман. В отличие от этих ребят, – он показал в сторону долговязого поэта в кожанке, парня лет сорока, читавшего немного детские стихи про любовь и яд:

Запомни, сердце у поэта
Безумно бьётся, душу освящая,