– Да!

Споткнулся о тело убитого. В вечерней тени не понять, наш или украинец, но падать нельзя! И Иван устоял. Обошёл покойника.

– Иван! Ты сам как-нибудь, а? – попросил Заноза.

Иван не ответил. Лицо оператора антидронового ружья белело в темноте блиндажа.

– Мы раненые тут все, неходячие, – сказал Заноза.

Вход в блиндаж загораживали два мертвеца, сложенных друг на друга.

– Обезбол есть? – шёпотом спросил Иван, переступая через убитых, и оказался внутри.

Три пары обутых в берцы ног торчали из темноты, шевелились. Живы! Заноза сидел у входа, привалившись спиной к бревенчатой стенке. Обе его ноги выше колен были перехвачены жгутами, бинты поверх штанов почернели от крови. Бледный, как смерть, Заноза баюкал автомат:

– Нету!

– Найди обезбол в моей аптечке. Я не могу, – попросил Иван, усаживаясь поудобнее.

Ноги опять тяжёлые. Иван закрыл глаза. Почувствовал копошение у себя на поясе: Заноза рылся в аптечке Ивана. Потом в бедро впился шприц.

– Ты, если можешь идти, уходи, – в словах Занозы прозвучала неясная горечь.

– Не дойду.

– Если у тебя только руки, дойдёшь.

– У меня живот, – Иван обнаружил, что сидит в луже собственной крови.

– Мы хохлов ждём, – хриплый незнакомый голос из темноты.

Иван присмотрелся. На Занозе не было бронежилета. А в левой ладони товарищ зажал гранату. Кольцо на месте.

Заноза покосился на висящие, как плети, руки Ивана:

– Когда придут, ты меня грудью накрой. Вместе подорвёмся.

– Вместе, – согласился Иван.

Он видел время на часах Занозы: выходило, что провалялся в лесу девять часов. Вот и вышел к своим. А толку? Всё равно помирать. Промедол начал действовать.

– Аляска – сука, – вспомнил командира полка ближайший раненый, – загнал нас в ловушку.

– С коптера не видна глубина окопов, – возразил второй, – он мог не знать.

– Не жалко им нашего брата, – застонал третий.

– Это преступление… – У первого раненого перехватывало дыхание, в горле у него что-то булькало, но он продолжил: – Нашего первого комбата помните как убило? То же самое было. Атака на неподавленный опорник. Все ж слышали в эфире, как комбат, царствие ему небесное, Аляску трёхэтажным обкладывал.

– Но комбат пошёл… – не согласился второй, – и подвиг свой совершил, пацанов не бросил, спас.

Иван боролся с ускользающим сознанием. Потряс головой и на всякий случай уточнил:

– Меня слышно?

– Да, братан, – откликнулся третий, который лежал в самом дальнем углу.

Иван не видел их лиц, не узнавал голосов, хотя первого вроде должен знать, ведь Иван тоже был под Васильевкой.

– Мы все – человеки… А человек ошибается. Разница лишь в том, кто сколько на себя берёт.

Иван у молк, ему ник то не возражал, и потом у он продол ж ил:

– И цена ошибки у всех разная. Снайпер ошибся – одна цена, взводный ошибся – другая.

– И цена ошибки – жизни, – перебил второй.

– Наш-ш-ши шизни, – прошипел третий.

– Аляска – кэп, он берёт на себя много, всех нас. И цена ошибки Аляски очень высокая. – Иван сглотнул и начал говорить быстро, нутро наливалось смертельной тяжестью: – Будь я на его месте или ты… кто нас знает, как ошибались бы мы.

– Везде бардак… – Третий раненый попытался засмеяться.

– Да уж, я б накосячил – так накосячил, – булькнул первый. – Но всё же…

– У Аляски хоть результат есть, – перебил его второй.

– Да, – кивнул Иван, – результат есть, полк идёт вперёд, значит, мы гибнем не напрасно.

– А здесь? – спросил первый.

– И здесь, – вступил в разговор молчавший до сих пор Заноза. – Аляска цепкий, силы в кучку соберёт, мозги всем расправит и… вперёд!

– И потом, – Иван спешил высказаться, тяжесть из живота растеклась вокруг и давила даже на уши.