Любимых занятий у тебя было очень много. Сейчас вот ты мастеришь собственный кукольный театр. Сценарий давно написан кривым торопливым почерком. Сказка из толстого сборника. Очередная любовь какого-то королишки неизвестного царства-государства, преграды, опасность, спаситель-герой, и жили они долго и счастливо или по усам текло, а в рот не попало, точно не помню. На прошлой неделе мастерилась сцена: красились сиреневой гуашью ножки найденного где-то шероховатого стула, шился занавес из зеленого бархата, рисовались декорации. Преобладали яркие тона красного и желтого. Ведь богатство подразумевает яркость. Яркость внешнюю и внутреннюю. Не всегда так, но в основном все богачи имеют потенциал, который прикрыт жадностью и спрятан за постоянными расчетами. Все сделано без особых материальных затрат и по предварительным заказам билетов обещало приносить стабильный доход от выступлений перед родственниками, соседями, друзьями родственников, соседями родственников и друзьями соседей. А теперь подошла очередь самих мастеров актерского искусства: кукол. Голова у них была легкая, странного розоватого оттенка. Процесс изготовления непарной части тела занимал очень много времени. Еще месяц назад сделались все необходимые заготовки. Клей, газеты, пластилин. Парики. Костюмы. Что-то промелькнуло в твоей непричесанной голове. Глаза покраснели, кулачки сжались. Резко встаешь. Голой ножкой тщательно давишь угловатый череп злого короля. Постепенно переходишь к многочисленным рыцарям, придворным дамам и золушкам. Остался только добрый автор, он лежит справа от пугающего месива тряпья, бумаги и сломанных деталей из папье-маше. Нет! Это же ты! Ты видишь себя вечным игроком театра жизни – герой-рассказчик. Жестокая гримаса ребенка, поднятый стул-сцена с силой опускается на последнюю голову…

Звонок. Не понимаю, что происходит. Телефон звонит с короткими промежутками. Опять звонок. Кто там еще? Кто так жестоко посмел нарушить тишину страшного сна? Иду? Иду. Иду!

– Алло! – Приятный молодой голос мне кажется незнакомым, произносит давно забытое мое имя.

– Да, с кем говорю?

– Вы знакомы с… – слышу режущие звуки, составляющие твою фамилию. Я в растерянности. Не могу сообразить, что же голос от меня хочет. Сонный продрогший мозг медленно перебирает фотоальбом знакомых лиц. Нет, не может быть. Это ты! Я улыбаюсь, представив твои черные черточки на цветном глянцевом листке. Моя привычка ласково коверкать твое имя теперь, когда его произносят официально, мешает быстро отреагировать.

– Да. – Смотрюсь в зеркало и не вижу, чем я туда смотрю. Подозреваю, что глазами, но их эта плоскость, отражающая переднюю половину моего тела, не показывает. Это от бессонных ночей, количества жидкости, вытекшей из моего организма или влившейся в него.

Отчетливо рисуется в памяти та ночь, когда две недели назад мы сидели на балконе серой многоэтажки, синий бортик отгораживал нас от городской природы. Слышалась забытая музыка из ближайшего кафе-шашлычной, нескончаемо ездили пахнущие сгоревшим бензином и маслом машины, периодически раздавались пронзительный визг и лязг спешащего паровоза и голос той уставшей от нелегкой жизни женщины, оповещающий прохожих о прибытии поезда. Помню наше удивление, когда на стене, с которой уже несколько зим из-за постоянной влаги на семидесятилетних панелях собирались сползти нелепые смешные обои в укроп, сидел настоящий кузнечик. Как от каждого его шевеления мы приходили в какой-то по-доброму щемящий грудь восторг. Часто, находясь далеко за городом, ощущая телом нежную свежую траву, в ласковой тени деревьев, мы не замечаем кузнечиков. А тогда, в бетонной коробке с затхлым запахом пластика и ржавчины, мы встретились с подвластным только инстинктам кусочком природы. Ты и я. И он. Живой и зеленый. Никаких правил этикета, никаких законов морали. Никаких чувств. Лишь эгоизм. Эгоизм тоже инстинкт, которым одарены с рождения все живущие особи. Это спасательный рефлекс. Паучихи сжирают своих самцов, потому что это рефлекс. И женщины подминают под себя мужчин, боясь быть подмятыми.