Все это Гроссер объяснял нам, студентам-второкурсникам, в душной аудитории жарким майским днем. Его лекции я любил больше всех, потому что они задевали меня за живое, тревожили что-то такое внутри меня, о чем я забыл. Каждый раз, когда Гроссер входил в аудиторию, я становился беспокойным и первые пятнадцать минут пытался унять свои расшатанные нервы и заставить себя четко все записывать. Он был невозможно хорошим оратором, притягивал к себе внимание всех студентов без исключения. Я до сих пор храню его лекции – три исписанных вдоль и поперек тетради.

Тринадцатилетний я ничего этого не знал. Через меня проходило море бесполезной информации, некоторые статьи о Ванденберге кишели заумными словами, о которые я все время спотыкался. Катексис? Деструдо? Я понятия не имел, что это такое, а когда пытался разобраться, то голова у меня шла кругом от научных объяснений этих терминов.

Той ночью, засыпая, я все надеялся, что школа поможет мне справиться с надвигающейся паранойей. Я не желал туда возвращаться, не желал отвечать на вопросы, но хотел быть загруженным домашней работой настолько, чтобы больше не было времени разглядывать уродливые скелеты в шкафу Ванденберга.

2

Я не смог себя заставить.

Сначала все было в порядке: я позавтракал вместе с отцом, похватал со стола нужные учебники и конспект Бастиана, вдетый в обложку от моей тетради, потрепал Оскара по голове и выскочил за порог. Настроение у меня было странно приподнятое, я почти не думал ни о чем плохом. День выдался солнечным, окна домов и витрины магазинов купались в красновато-золотых лучах. Я шел по знакомой дороге, глазея по сторонам, потому что слишком долго просидел дома – все вокруг казалось мне новым или хорошо забытым старым. Навстречу мне попалась девчонка в смешном свитере цвета ириски, поверх которого была накинута белая куртка. Она смущенно улыбнулась мне и поспешила пройти мимо. Я обернулся и чуть не налетел на столб, потом повертел головой, чтобы убедиться, что этого никто не видел, но людей поблизости не было. Только уличный кот таращил на меня голубые глазищи с капота одной из машин, припаркованных вдоль дороги.

Уже около школы я заскочил в магазин, взял банку «Кока-Колы» и остановился у забора, дожидаясь Бастиана. Я немного не рассчитал и пришел на десять минут раньше, чем мы обычно встречались, но в этом не было ничего страшного. Я написал Бастиану, чтобы он пошевеливался и принялся ждать его, раскачиваясь на носках вперед-назад.

Все началось с неприятного давления в горле. Мне показалось, что мне на шею накинули веревку и хорошенько затянули ее. Я глубоко вдохнул, но это не помогло. В груди затрепыхалось сердце – бам-бам-бам, в глазах стало темнеть. Я быстро опустился на бордюр, разжал пальцы, выпуская банку колы, которая завалилась набок и пролилась на траву. Мне стало жарко, я лихорадочно задергал руками, пытаясь стащить с себя куртку. Конспект для Винклера, одноклассники, встреча с Бастианом – все это отступило на задний план, померкло, стало неважно. Я встал на ноги и быстро зашагал в сторону дома, шарахаясь от вспышек светофоров и ругани водителей. В голове шумело, я мог только дышать и идти вперед, ничего не соображая. В кармане завибрировал телефон, но я не ответил. Моей главной целью было вернуться домой, к себе в комнату. В безопасность.

На повороте я все-таки вытащил телефон и написал Бастиану сообщение: «Встретимся завтра, прости». Я подумал, что нужно позвонить отцу, но мне не хотелось беспокоить его и отрывать от работы. Когда впереди замаячил дом, я сорвался на бег, но сразу же в кого-то врезался.