Полнейший диссонанс прогнившей атмосферы дома и девчонки передо мной. Миниатюрная шатенка, без грамма косметики. В каком-то детском джинсовом комбинезоне и розовой футболке с длинным рукавом. Сколько ей лет? Восемнадцать хоть есть?

— Тебе пора домой, девочка. Хрюша и Степашка заждались, — говорю, как всегда, спокойно.

Обычно собеседника это выводит из себя больше всего на свете, и мелкая не становится исключением.

— Я не спрашиваю, что мне делать, — тут же дерзит и протягивает руку. — Просто дай сигарету, и на этом все.

Сканирую ее взглядом, прожигаю.

— Ты не похожа на шлюху, — капитан очевидность просто.

Знаю, что будет дальше. Прилетит. Девчонка охает и подлетает ко мне в два шага. Вскидывает руку, замахивается и лупит со всей силы, а мне щекотно. Я бы мог закрыться, но так веселее.

— Я же сказал, не похожа, — равнодушно затягиваюсь сигаретой и выдыхаю дым в сторону. — За что пощечина-то?

Брюнетка зависает и кусает губу. Сминает ее белыми зубами, оставляет на розовой коже мокрый след от слюны. А меня вставляет. Я настолько давно не видел таких эмоций, что будто пробуждаюсь. Или всему виной пощечина? Последний раз мне похоже прилетало в прошлой жизни. В этой по морде прилетают только кулаки.

— Ну ты и мудак, — говорит брезгливо и качает головой. — Неужели так сложно просто дать одну-единственную сигарету? О многом прошу? Не о почке же или деньгах?

И вроде права она. Ну кто она мне? Лицо в толпе. Моя жизнь не изменится оттого, что я угощу ее сигаретой.

Или нет?

— Сначала вырасти, — отвечаю ей.

— Мне уже есть восемнадцать! — сопротивляется малышка.

— Я не о возрасте, — качаю головой.

Я не хочу давать ей гребаную сигарету. Ментальное отторжение даже при одной мысли об этом.

— С кем ты тут? — спрашиваю ее.

— Тебе какое дело? — мелкая уже кипит и отходит обратно в тень.

Прячется.

Не надо быть прохаванным жизнью скотом, чтобы понять — она от кого-то шифруется.

— Поедешь со мной? — выпаливаю и сам охреневаю от этого шикарного предложения.

Ведь понятно, что девчонка домашняя. Не шваль она. Тут что-то другое.

Я жду, что снова прилетит, но она, заикаясь, уточняет:

— Ку-куда?

— Ко мне, — пожимаю плечами, как будто другого варианта нет и быть не может.

Малышка горько усмехается, и я пытаюсь словить взгляд ее блестящих глаз, но в темноте видно плохо.

— Я не хочу к тебе.

Нахера оно мне надо?

Вот нахера? У меня столько замеса в жизни, что разбираться милыми глазками заблудшего олененка явно лишнее. Но какого-то хрена я выдаю:

— Тогда говори, куда тебя отвезти.

— И что, отвезешь? — сомневается, не верит.

— Отвезу. Чего ж не отвезти? — я, может, и урод, но совершенно точно не насильник.

Этого в списке моих грехов нет. Не хочет сама — не надо.

Малышка сомневается. Снова кусает свои чертовы губы, а я чувствую раздражение, ползущее по самому хребту.

Не по твою душу девочка, Марат.

Хотя разве она есть у тебя? Душа-то? И она похоронена где-то там, в прошлой жизни, рядом с могилой того, чьими руками сваяна твоя новая «идеальная» жизнь.

Решилась. Отрицательно качает головой и уходит в свет. Виляет округлыми бедрами, обтянутыми голубой джинсой.

Даже не попрощалась.

Удивляюсь собственным мыслям. Ну, ну, Мар, ты чего? Совсем черепушка потекла? Бабы давно не было? Так вон их сколько — полная телефонных номеров книжка.

Все. Больше мне тут делать нечего. Нужно уходить.

Но я продолжаю стоять на балконе и смотреть перед собой: звезды, черный небосвод и я, какого-то черта потерянный в пространстве и понимающий — нихера не правильно все это. Минуту стою, две, десять.

И никакой я, блядь, не джентльмен и не гребаный рыцарь. Но, тем не менее, захожу в комнату и иду обратно в дом, но не к выходу. Кругом снуют бухие пацаны и девки, только голубого комбинезончика нет нигде.