А во-вторых, Наташка не преувеличила – выглядел он впечатляюще. По правде говоря, я не знаток брендов, но настоящую дорогую вещь видно сразу. А очень дорогую – тем более.

Вот и у него так: туфли, костюм, даже галстук прямо-таки кричали о своей баснословной стоимости. Единственное, что я смогла идентифицировать, – это корону Ролекса на циферблате его часов.

И вроде я никогда не была падка на все эти атрибуты роскоши, но тут заробела.

– Как ты? – поинтересовался он с едва заметной улыбкой.

Он смотрел прямо, слегка подщурив веки, отчего уголки его глаз лучились мелкими морщинками.

– Прекрасно, – выпалила я и ни к селу ни к городу вспомнила, что на скуле у меня тщательно замазанный консилером синяк.

Я поспешно обошла Игоря с другого бока и встала так, чтобы уж точно моя маскировка оказалась незамеченной.

– Не желаете поужинать? – спросила я, когда его многозначительная пауза затянулась.

– Собственно, я за тем и приехал – хотел пригласить тебя поужинать. Просто поужинать. Или пообедать. Я там тебе наговорил всякого, отчитал… Не обидел?

– Да что вы! Какие могут быть обиды? Наоборот, я вам так благодарна! Да и всё верно вы сказали…

Я скосила глаза на Лёшу-бармена, который с напряжённым лицом уже минут пять натирал один бокал. Тут у нас все страшно любопытные.

– Значит, ты не против составить мне компанию? Не подумай ничего такого, просто ужин, просто общение…

– Да я ничего такого и не подумала. И я не против, но не могу. Нам нельзя подсаживаться к гостям.

– Да не сейчас и не здесь, – коротко засмеялся Игорь, потом замолк. С минуту смотрел на меня без слов, но с лёгкой улыбкой. Затем спросил: – Так когда у тебя будет свободный вечер?

– Эм... послезавтра, – ответила я, густо краснея.

18. 18

Наверное, я согласилась на свидание с Игорем слишком опрометчиво и поспешно. Но как было ему отказать после того, что он сделал? 

Но на следующий день я начала нервничать.

Да, я – реликт, такие, как я вымерли ещё до нашей эры, всё верно Ирка говорила, но… так уж получилось, что, дожив до двадцати с лишним лет, я ни разу не ходила на свидания. Кому сказать – обсмеют.

В школе меня мама не пускала. И вовсе не потому, что она была жестоким тираном. Как раз наоборот. Просто они с отцом очень долго и упорно меня хотели, а я всё никак не появлялась. Они и лечились, и народные методы пробовали. Позже искали какие-то альтернативные варианты стать родителями – тоже не вышло. Когда уже совсем отчаялись и почти смирились, я наконец осчастливила их собой.

Они не могли на меня надышаться, баловали, холили и лелеяли. И буквально душили своей опекой.

Это, наверное, крест всякого позднего и долгожданного ребёнка. Только мои родители в этом плане переплюнули всех. Они боялись отпускать меня одну даже в магазин на соседней улице, встречали после школы, наверное, класса до седьмого, а, разрешив однажды сходить на день рождения к однокласснице, изводили потом весь вечер звонками… Стоило мне только взбрыкнуть, хотя бы самую малость, как мама начинала тихонько плакать, папа мчался капать ей и себе валокордин, а я задыхалась от запаха лекарства и чувства вины. Так что какие уж тут свидания.

До сих пор удивляюсь, как родители отпустили меня учиться в другой город. И даже представить не берусь, чего им это стоило. Хотя оно и так видно – сразу оба как-то резко сдали, превратились в старичков.

В универе с романтикой тоже как-то не складывалось. Мне ведь безнадёжно нравился Костя, потому, если и были от кого-то знаки внимания (а Ирка утверждала, что были), то я их попросту не замечала.

Костя… Меня невольно передёрнуло. До чего же я была слепа и глупа!