ТАВРУЕВ. Какая неземная тревога в ее глазах! Вот она извечная насмешка природы: когда глаза женщины – зеркало чужой души… Иль потерянной? (Ответить не успевает. К столику Елены подходят Василий и Анатолий с бокалами вина.) И видение призрачной Женщины пропало. (Василий, что-то говорит собеседникам, кивает на окно. Они смотрят в сторону Тавруева и смеются. Он невольно отшатывается от окна.) Бред! я не видим им. (Однако отходит в тень.) Зайду в кафе – вдруг она мне снова явится.

Тавруев заходит в кафе, подходит к столу, за которым сидят Елена, Василий и Анатолий. Приветствует их, садится на свободный стул. За столом воцаряется натянутое молчание. Первой не выдерживает Василий.

ВАСИЛИЙ. Кирилл, у тебя такой вид, будто тебе скулы свело от скуки.

ТАВРУЕВ. Да, мне часто бывает скучно, когда я не один.

ЕЛЕНА. Тавруев, с таким кислым лицом тебе трудно будет найти новую натуру для портрета. Или уже нашел? В Москве полно эффектных топ-моделей.

ТАВРУЕВ. Я решил не писать больше женщин.

ЕЛЕНА. Ты это серьезно сказал? (На кивок Тавруева.) У меня, Кирилл, такое впечатление, что ты в какой-то обиде на нас? А для художников мы всегда были богинями уже только потому, что мы женщины.

ТАВРУЕВ. Ты права. Среди цеховиков художники были последними язычниками. Но, кажется, и они спешно обращаются в современную веру.

ЕЛЕНА. Слава богу, что остались еще простые мужики, язычники.

Пауза.

ЕЛЕНА. О, Кирилл, я знаю, что ты раздаешь холсты с моими изображениями. Может, ты и мне подаришь мой незаконченный портрет. Хотя, для меня так и осталось загадкой. Почему ты считаешь его неоконченным? Портрет позволит мне реже смотреться в зеркало.

ТАВРУЕВ. Ты хочешь иметь портрет вместо зеркала? (Мелькнувшей мысли.). А почему бы нет? Клянусь, Кадетова, зеркало у тебя будет!.. (Встает.) Я позвоню, когда ты можешь прийти за ним. (Уходит из кафе.)

Мастерская. Тавруев в рабочей блузе пишет на холсте заказанный Кадетовой портрет. Громкий звонок в дверь.

ТАВРУЕВ (кричит). Я еще… жив!

Снаружи за дверью слышны голоса Анатолия и Василия. Затем они уходят. В мастерской появляется Тень.

ТЕНЬ. Слабеешь, дружище… еще пару дней без еды и у тебя не хватит сил даже подать голос.

ТАВРУЕВ. Ааа, ты снова явился. Не волнуйся. Когда у меня не станет сил кричать, я буду кидать в дверь кисти.

ТЕНЬ (заглядывает через плечо Тавруева на холст). К намеченной цели – через освобождение от всего плотского. Чтобы и руки и все чувства отончали. Как русские иконописцы. (Пританцовывая, направляется к табурету для портретируемого.) Но почему ты во сне все время кому-то кричишь? Что у тебя на холсте будет не Кадетова.

ТАВРУЕВ. Да, не Кадетова!

ТЕНЬ. Конечно, ты можешь считать, что настоящие красавицы перевелись и в Москве. (Садится на табурет.) Однако, когда Рафаэль писал портрет женщины, то он никогда не говорил – что написал другую.

ТАВРУЕВ. А я пишу другую!

ТЕНЬ. Ну, хорошо, хорошо – другую. Только не кричи.

ТАВРУЕВ (отрывается от холста). Никто в Кадетовой не видит (иль не хочет) ту Женщину, которую она потеряла… Которую я воссоздаю на холсте по обрывкам, намекам. Продираясь через косметику, ринопластику, уколы ботокса… Но клянусь, я извлеку ее на свет белый! И прибью, словно железными гвоздями, к полотну. Навечно.

ТЕНЬ. Мда, жестокое ты подаришь Елене зеркало. Это как потерявшему руку пианисту, вдруг получить портрет. Где он в две руки наяривает по клавишам фортепьяно…

ТАВРУЕВ. Кадетова сама заказала мне это зеркало. (Возвращается к холсту.)

Мастерская. Тавруев свалился прямо в одежде на тахту, спит. Мечется во сне. Вдруг громко кричит: