Чиновник петлял и шустро уворачивался от встречных торопыг. Не обладая подобными навыками, но пытаясь не упустить из виду его мясистый затылок, я попеременно налетал на разношерстных просителей, получая от них емкие прозвища и даже пару-тройку неплохих пинков. Больше всего мне пришлось задержаться в комнате с площадным шутом, зачем-то развлекающим чиновников подкидыванием куриных яиц. Естественно, второпях я задел скомороха, итогом чего стало прямое попадание яйца в рубаху тамошнего стряпчего с последующим растеканием по оной. Дальнейшее продвижение было в миг приостановлено перегородившим дорогу писарем. Тут же на подмогу подоспел и шут. Распорядись я неверно следующим мгновением, эти двое, несомненно, скрутили бы меня, однако вовремя поставленная подножка опрокинула скомороха на писаря, и, перепрыгнув через них, я обнаружил себя в широком проходе по другую сторону улья. Рыжий пропал, но единственным путем, которым он мог двинуться, была неприметная лестница, винтом уходящая на третий ярус. Однако едва стоило мне приблизиться к ней, как ступеньки заслонил словно отслоившийся от стены стражник. Мне оставалось ждать, но уже через полгорсти лестницу огласил перестук спешных ног. Стряпчий вынырнул из проема как раз вовремя, чтобы предотвратить повторную попытку нападения на меня со стороны сборища с шутом. Сделав знак стражу, рыжий пропыхтел: «Идите», и я последовал его словам.

Моим глазам предстал на этот раз совершенно безлюдный проход, все двери которого выглядели наглухо запертыми. Всмотревшись пристальнее, я заметил, что ближе к концу прохода стена будто подкрашена охрой: одна из приемных все же была открыта.

Я перешагнул через порог тусклой горницы. Мутная стеклянная завеса, перекрывшая собой оконную прорезь, превращала бойкий полуденный свет в полумертвый отросток солнца. Строгое убранство составляли лишь узкий поставец,15 хранивший два грязных свитка в себе и глиняный сосуд на себе, а также стол, словно выныривавший из противоположного угла, за которым, строго сложив руки, восседал советник. По-видимому, в точности тот же набор я застал бы за любой другой дверью прохода и как будто был разочарован этим, почему-то полагая, что попаду чуть ли не в тронную залу. Обитатель горницы, хмурый скрюченный человечек преклонных лет, вероятно, достаточно приглядевшись ко мне, протараторил:

– Господин Арфир-чтец, не так ли?

– К вашим услугам, – ответил я, приблизившись к столу.

– Я спрашивал вас не об услугах, а о вашем имени, – сухо процедил советник, – впрочем, будем считать, что вы тот, кем назвались. Можете присесть, не обязательно нависать надо мной.

Я слегка растерялся: присесть было некуда.

С удовольствием проследив за моим недоумением, старик ткнул пальцем в направлении окна. И, действительно, где-то между ним и конторкой я обнаружил крохотную скамью. Опустившись на нее, я сравнялся ростом со столешницей, заняв достаточно странное положение. Мой нос чуть не уперся в колени, спина согнулась, ноги почти сразу начали затекать и, кроме того, теперь, чтобы смотреть на собеседника, мне приходилось выгибать из такого положения шею. В свою очередь добившись полного неудобства для посетителя, советник приободрился и, наконец, приступил к делу.

– Итак, господин чтец, как долго вы пребываете на Утесе?

– С сегодняшнего утра.

– Цель вашего приезда?

– Личная беседа с владыкой по вопросу, беспокоящему Братство Чтецов. Мои полномочия представителя Братства и прошение о встрече здесь. (Я протянул к столешнице свиток с сургучом).

Советник прищурился. Он с неохотой принял свиток дрожащими узловатыми пальцами. В отличие от подчиненных старик воспринял печать спокойно. Сломав ее ловким щелчком, он раскатал лист и суетливо, но внимательно пробежался по нему глазами, придерживая его одной рукой, а вторую зачем-то прижимая к пояснице.