Топить в огне бушующем печали. Том 2 Priest

Мирская суета подобна огненному аду, и вину того, чьи чувства глубоки, простить никак нельзя.

Шэн Линъюань довольно долго бродил по Дунчуаню. Сначала он пошел от площади перед гостиницей прямо, никуда не сворачивая, и так добрался до реки, что рассекала город на две части. По вечерам здесь, у причала, собиралось видимо-невидимо прогулочных лодок – на воде они виделись россыпью только что сваренных пельменей. Несмотря на позднее время, перед окошком билетной кассы толпился народ; на каждом шагу встречались группы музыкантов и уличных артистов.

Вечерний ветерок подхватил прядь с виска Шэн Линъюаня – влажную и пахнущую чаем с молоком. Он сидел на скамейке и неотрывно смотрел куда-то за реку, пока проходящие хипстеры-фотолюбители[1] то и дело щелкали его на память: он казался им замечательным украшением ночного пейзажа. Впрочем, Шэн Линъюань был ничуть не против побыть моделью.

В руке он держал бумажный стакан горячего шоколада. Он заплатил за него улыбкой и уже чувствовал, что продешевил: диковинный напиток оказался вязким, на вкус – горько-сладким и явно уступал пузырящейся черной жидкости, которой его поили в отеле. Но выбрасывать стакан Шэн Линъюань не пожелал, а медленно, глоток за глотком, все-таки допил угощение. Пусть вкус, по его мнению, и оставлял желать лучшего, однако эта смесь странным образом насыщала и в голодный год вполне могла бы спасти человеческую жизнь. Шэн Линъюань прекрасно помнил, что в его времена на один урожайный год приходилось девять неурожайных, отчего не позволял себе разбрасываться пищей и пренебрегать хоть чем-то съестным, хотя сам давным-давно практиковал пост-бигу[2] и не знал голода.

В половине восьмого зажглись фонари и осветили подмостки у воды: началась шоу-программа, ради которой туристы приезжали в Дунчуань. В нее входила и китайская опера – искусство, уже считавшееся традиционным. Однако древний демон, живший три тысячи лет назад, был куда «традиционнее» – ему и «пестрое»[3], и «изящное» представления показались во всех смыслах новшеством. Глядя на струящиеся рукава актеров, внимая их протяжному пению, ни он, ни толпящаяся на берегу молодежь, воспитанная уже в западном духе, ничего не понимали. Шэн Линъюань чувствовал себя таким же, как они: очень юным и глупым.

Вот очередная ария кончилась, молодежь зааплодировала – но почти тут же утихла, занятая редактированием фоток в своих мобильниках. Шэн Линъюань же под протяжные напевы отправился блуждать в воспоминаниях – о прошлом и настоящем.

Ему вспомнилось, как старейшина дунчуаньских шаманов нашел его на противоположном берегу и увел к своему народу. Три тысячи лет назад именно эта река, разрезавшая современный Дунчуань, была границей, отделявшей шаманские владения от земель людей и демонов-яо. Камни, лежащие в русле реки, покрывали тайные шаманские чары. И неспроста про другой берег ходили зловещие слухи, отчего и люди, и дикие звери предпочитали сторониться этих мест. Там росли дремучие леса и расползались ядовитые туманы, скрывающие заколдованные лабиринты, откуда ни один путник, забредший туда, не мог выйти.

Но теперь все иначе: в зловещих дунчуаньских землях вырос многолюдный оживленный город.

Хотелось бы знать, что подумал бы о нем старейшина шаманов – предпоследний вождь своего народа. Возрадовался бы? Опечалился? У него было доброе сердце, и то нередко болело за собратьев-людей, переживающих многие несчастья. Тем не менее старейшину сдерживали строгие заветы предков, отчего он не смел спуститься с гор и войти в большой мир, дабы спасти его от смуты и бесконечных войн. Только и мог он, что тяжело вздыхать, сожалея о несделанном.

Или же, увидев, какой город вырос в его землях, он бы пришел в неистовство от обиды и злобы? Возненавидел бы людей, как его сын Алоцзинь?

Так и просидел Шэн Линъюань, не шелохнувшись, до самой глубокой ночи, размышляя о былом и несбывшемся. Веселая суматоха вокруг постепенно стихла, людские толпы стали редеть, пока совсем не исчезли из виду. Огни на реке почти везде погасли.

Только тогда он встал и, подражая простым смертным, опустил бумажный стакан в придорожную урну. Покончив с этим нехитрым делом, Шэн Линъюань двинулся на запах, который оставили шаманские чары, выведенные его же рукой. Всего миг – и он растворился во мраке ночи.

В это время Сяо Чжэн уже готовился ко сну в своей одноместной палате – после обследований его еще не выписали. Совсем недавно в больнице объявили отбой, повсюду погасили свет, и к нему заглянула медсестра узнать, как у него дела. Проверив защитные построения у окон и дверей, она ушла к себе отдыхать. Вскоре затих и гул голосов в коридоре. Наступила полная тишина.

Дождавшись, когда все успокоится, Сяо Чжэн живо разомкнул веки – сна не было ни в одном глазу. Он вытащил из-под подушки припрятанный листочек с шаманскими чарами и в очередной раз стал изучать его. Но, как ни посмотри, это был самый обычный листок, взятый из гостиничного блока стикеров, письмена на котором больше походили на детские каракули, – Сяо Чжэна не покидало ощущение, что его разыграли. Он опасался повредить ненароком блеклые линии шаманских письмен, выведенные обычным карандашом: на всякий случай даже отсканировал «печать» смартфоном, тем более Сюань Цзи уверял, будто бы между рисунком печати и ее фотографией нет никакой разницы – чары все равно сработают. А ведь, когда Сяо Чжэн впервые коснулся листка, странные символы ярко вспыхнули – но потом погасли навсегда и больше ничем свою магию не проявляли.

Письмена на листочке должны были помочь выявить тех, кто злоупотребляет другими шаманскими чарами – насекомым-паразитом под названием Зеркальная бабочка. Иначе сказать, простой листочек вдруг стал своего рода лакмусовой бумажкой[4]. С этими чарами найти того, кто как-либо контактировал с Зеркальной бабочкой, так же просто, как обнаружить вошь на лысине, и не придется переворачивать все Бюро вверх дном. Таким образом крайне запутанное дело, в котором нашлось место и подделке данных за несколько десятков лет, и сокрытию жертв, и коррупции, тут же станет простым и понятным.

Если только Сяо Чжэн и в самом деле хочет довести его до конца.

До сих пор расследование шло медленно и в строжайшей тайне, чтобы лишний раз не тревожить общественность и не подрывать дух и дисциплину сотрудников, но теперь… Теперь отговорки закончились. Сюань Цзи, этот умелец из Отдела ликвидации последствий, оказался даже слишком умелым: в два счета выяснил, откуда взялись Зеркальные бабочки, а чтобы обнаружить предателей, даже где-то раскопал таинственные шаманские чары, которые и вручил своему начальнику.

Да уж, Сяо Чжэн придушить был готов этого ударника труда. А ведь тот специально сунул ему листочек с чарами, когда они остались одни, тем самым ясно давая понять: Сяо Чжэн волен поступать по своему усмотрению – да хоть избавиться от бумажки. Тем более курган шаманов уже взлетел на воздух (стараниями старика Юэдэ и его многочисленных дунчуаньских последователей), и теперь никто не докопается до правды.

Но… сможет ли он так поступить? Сумеет ли притвориться, будто этого листка никогда не существовало? Получится ли дальше делать вид, будто он и вправду выдающийся молодой талант с незапятнанной репутацией, а уважаемые старшие товарищи и наставники всех отделов Бюро белы и чисты, точно нефрит, и никогда «красную черту пятнадцати» не пересекали?

В ночной тиши мысли Сяо Чжэна путались. Удовлетворительного ответа он не находил. Пальцы его беспокойно теребили злополучный листок, и то ли качество бумаги у гостиничного блока стикеров было ниже всякого дна, то ли сам его обладатель подсознательно мечтал расправиться с ним, чтобы сохранить все в тайне, но листочек в конце концов надорвался, причем так, что разрыв прошел прямо по середине шаманских письмен, нарушая целостность чар. И хотя Сяо Чжэн совершенно не разбирался в шаманских чарах, но его многолетний опыт в «полях» в качестве оперативника, а также обостренное чутье «особенного» говорили, что листок теперь бесполезен – вся магия выветрилась.

Он уставился на порванную бумажку с нечитаемым выражением лица и просидел так довольно долго… А потом быстро спрятал ее под подушку.

Может… такова воля Неба?

Подумав еще немного, Сяо Чжэн достал мобильник, чтобы рассказать Сюань Цзи, но на первом же «ты» замер. Что писать – он просто не знал. Немного помедлив, Сяо Чжэн все-таки удалил черновик сообщения, заблокировал телефон и лег на больничную койку с твердой решимостью поскорее уснуть.

В конце концов, для себя Сяо Чжэн решил так: его приятель, этот полуптиц, в совершенстве владел разговорным жанром: мог и спеть, и пошутить, и байку рассказать – а если надо, то и вовремя заткнуться, так, что ни звука не дождешься. И поэтому можно быть уверенным: он не станет направо-налево щелкать о чем не следует. Если начальство в лице Сяо Чжэна захочет замолчать, то и Сюань Цзи не пикнет, и оба дружно сделают вид, что ни о чем не знают, ничего в Бюро не было. И эта тайна почти не скажется на их дружбе. В крайнем случае они просто чуть отдалятся друг от друга, вот и все.