Вот оно, на какое дикое время попало детство Тонечки.

А сама Тонечка читала в своей волшебной книжке «Сказки г-на Пушкина…»

«Втихомолку расцветая,

Между тем росла, росла, поднялась —

И расцвела! Белолица, черноброва,

Нраву кроткого такого…»

Так читала Тонечка… И мечталось девочке, что это за ней скачет верный жених на добром коне и ищет её, Тонечку.

– Я тут, на самом краюшке земли, – шептала она, – у самого Великого Океана…

Тем временем, исполнилось ей 8 лет.

Раньше, бывая в городе, Катерина не раз показывала детям их деда на улице, но подходить, ни-ни, не дай Бог. Тонечке запомнился высокий и очень прямо державшийся суровый старик в тёмной одежде. И с очень красивой палкой. Мать объяснила – трость. Ещё Тонечку поражало стёклышко в одном его глазу. Стеклышко было на шнурке. Катерина опять объясняла, что это – монокль.

Зачем монокль, малышка не поняла и дома, играя, всё пыталась приладить круглый плоский камушек себе в глазницу, только он не держался, падал… Но когда, сморщив в напряжении личико, Тонечке удалось-таки однажды удержать камушек, то ей ничего не стало видно.

– Наверное, поэтому дед нас и не замечает, – думалось ей, – Из-за этого его монокля в глазу.

А теперь и поездки в город почти прекратились.

Шёл 1922 год… По долинам и по взгорьям продвигалась уже красная дивизия вперёд, «чтобы с боем взять Приморье – Белой Армии оплот»! Оживились и осмелели красные партизаны в окрестных лесах.

Стояла осень. На удивление красив был медно-золотой октябрь на сопках. Но страшно бурлив – океан.

Шумело и людское море. Некому было любоваться осенними красотами. Люди воевали, насмерть бились друг с другом.

Катерина заперла двери на все засовы, и дети притаились в страхе и ожидании.

Мать говорила им, что Красная Армия вышла к городу, что выгонит, наконец, япошек – многие тысячи тех стояли в городе и окрестностях. Маленькие японцы были раскосые и злые. И смотрели так нехорошо. Тонечка их боялась.

24 октября по слободе пошли разговоры о выводе японских войск с Южного Приморья.

Наступило 25 октября. Катерина уже давно не выходила из дома – берегла девочек. Держала дверь на засовах. А тут прибежала соседка, стала кричать Катерине.

– Уходят, все уходят!

Так вопила соседка.

– Япошки уходят и офицеры тоже! И наши! Казаки! Боже-божечки, все уходят! Все! Там давка такая, лезут на корабли! Говорят, последние корабли-то! Больше не будет! Ой, что деется-то! Как жить-то без мужиков?

Как низкое чёрное небо над океаном висят и крутятся страхи и беды над головами жителей слободки…

И над Тонечкиным домом тоже.

Тогда на Дальнем Востоке женщин было немного. Но те, кто проживали там – были удивительно красивы.

И маленькая Тонечка. Престранные события накликала её детская прелестность.

Семья белого генерала, одного из временных хозяев города, холила и лелеяла обожаемого младшего сына – молодого офицера. И угораздило же его, генеральского сына, увидеть на улице и очароваться, заболеть просто…

Ну, кем бы вы подумали?

Маленькой девочкой, Тонечкой.

Вот ужас-то!

Уж как генеральша через сваху уговаривала Катерину отдать им в семью на воспитание восьмилетнюю Тонечку, божась, что дорастёт та в генеральской семье до брачного возраста и только тогда они позволят сыну жениться на ней…

Катерина стояла неколебимо.

Богопротивное дело. Оставьте нас.

Да тут и Степан вернулся из поездки… Защитил. Но скоро вновь уехал с поездом.

И вот этот октябрьский день, 25 число!

Время поджимало, Белая Гвардия срочно эвакуировалась в Шанхай… без Тонечки. Прямо перед погрузкой на корабль, да не по пути к причалу, молодой влюблённый уговорил отца завернуть на бричке к запертому и неприступному дому Терченок. Странно, но отец его согласился на это безумное, безнадёжно-отчаянное предприятие. Срывающимся голосом юноша у ворот кричал, умолял маленькую девочку Тонечку бежать с ним! Златые горы сулил!