Нет, Джим вовсе не думал отталкивать от себя Бобби. В постели с ней было классно, но даже не это главное. Главное, что они друзья; а в последнее время с Гардом и так творилось неладное: его близкий круг общения очень быстро сужался. Пугающе быстро.

«Это друзья разбежались в разные стороны? Или ты сам разогнал их, а, Гард?»

Обнимать Бобби в таком состоянии было все равно, что прижимать к себе гладильную доску. Еще немного – и подружка начнет вырываться, а Джим попытается удержать ее, и это станет последней ошибкой… Но она потихоньку смягчилась.

– Хочу завтракать, – сказал Гард. – И еще хочу извиниться.

– Ладно. – Андерсон отвернулась, не желая показывать глаза; судя по дрожащему голосу, она была готова расплакаться. – Вечно забываю, что предлагать деньги янки – признак дурного тона.

Джим бы не поручился, что это так; однако денег у Бобби он никогда не возьмет. Не брал и не собирается.

Другое дело – проехаться с «Поэтическим караваном».

«Смотри не упусти добычу, сынок, – сказал бы Рон Каммингс, нуждавшийся в деньгах не больше, чем папа римский – в какой-нибудь новой шляпе. – Раз эта жирная сучка сама идет к тебе в руки – хватай!»

«Поэтический караван Новой Англии» приносил наличные. Три сотни вперед и три сотни – по окончании. Купюры в обмен на грезы. «И слово стало плотью», если можно так выразиться. Но даже наличные – это еще цветочки.

Самое сладкое в этом деле – халява.

Во время турне открывается столько разных возможностей! Заказать еду прямо в номер, сделать стрижку в гостиничной парикмахерской или как-нибудь вечером выставить в коридор не повседневную обувь, а выходные ботинки (если такие имеются), чтобы их тоже отполировали до блеска.

Потом, опять же, фильмы. В кинотеатре он бы таких не увидел, там почему-то упорно требуют денег за то, что поэты, по мнению общества, просто обязаны делать бесплатно. Или за три мешка картошки за сонет (одну штуку). Конечно, фильмы в номер тоже приносили не за красивые глазки, но кого это волновало? Все записывалось на общий счет – автоматически, при помощи какого-то продвинутого компьютера. Гарденеру лишь оставалось благодарить небеса за халяву и отрываться по полной. Он посмотрел все, что смог достать: от «Эммануэль в Нью-Йорке» (сцена в манхэттенском ресторане, где героиня тискает под столом своего дружка, показалась ему верхом искусства: у Джима сразу же поднялось настроение) до «Индианы Джонса и Храма судьбы» и мультика «Яркая радуга и похитительница звезд».

«Да, вот этим я сейчас и займусь, – думал он, потирая шею и мечтая о виски хорошей выдержки. – Именно этим. Пересмотрю их заново, даже «Яркую радугу». Потом закажу три чизбургера с беконом. Один съем холодным, около трех. Ну ладно, «Яркую радугу» можно и пропустить, лучше прикорнуть ненадолго. Вечером из номера выходить не буду. Спать лягу рано. Вот так и перекантуюсь».

Бобби Андерсон, гуляя по лесу, споткнулась о трехдюймовый кусок металла, торчавший из земли.

Для Джима Гарденера камнем преткновения стал Рон Каммингс.

Разные ситуации – результат один.

«Оттого, что в кузнице не было гвоздя…»

Рон заглянул в тот же вечер, когда примерно за двести десять миль от Бостона Андерсон с Питером наконец-то вернулись домой после более чем необычного визита к ветеринару. Каммингс предложил сойти в бар и выпить по стакану, а то и по десять.

– Или так, – продолжал он с радостным возбуждением. – Опускаем все эти прелюдии, сразу надираемся в хлам!

Вот если бы он сказал это чуть помягче, Гард еще бы смог отказаться… Но вместо этого вскоре сидел у стойки, тянул шикарный коньяк и тешил самого себя старой байкой о том, что в любой момент может «завязать» – если только захочет.