Голос откуда-то изнутри, уже не из правого полушария, а словно из самых сокровенных уголков разума, начал визжать от ужаса.

«Здесь творится неладное, Бобби, здесь что-то происходит, и прямо сейчас! Беги отсюда… Мертвый сурок, издохшие птицы… Бобби, пожалуйста, пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА!»

Рука крепче сжалась вокруг черенка лопаты. Все в точности как на рисунке в блокноте: это край чего-то гигантского, спрятанного глубоко под землей. Снова вернулись месячные; не страшно, она заранее поместила тампон куда нужно; до того как вышла на прополку. Версию «макси». А в рюкзаке припасла еще с полдюжины – так ведь? Или больше дюжины? Она не помнила, да и какая разница? Где-то в глубине души она чувствовала, что в конце концов непременно окажется здесь, несмотря на все свои наивные притязания на «свободу» воли и разума… Но даже это уже не пуга́ло. На Роберту снизошел сияющий, неземной покой. Пусть себе дохнут животные, птицы… Месячные заканчиваются и вновь начинаются, когда им угодно… Пусть она заблаговременно подготовилась идти туда, куда якобы не собиралась… Это мелочи, даже меньше, чем мелочи, – сущая чепуха. Она просто покопает немного, посмотрит, что там за дрянь из металла спрятана под землей… Ведь на самом-то деле все…

– Все путем, – проговорила Бобби среди неестественной тишины.

И принялась за работу.

В то время как Бобби Андерсон обводила циркулем гигантские контуры неизвестно чего, а ее утомленный донельзя мозг выстраивал немыслимые догадки, Джим Гарденер занимался единственным делом, на которое был способен в последнее время. Все происходило в Бостоне. Двадцать пятого июня в местном университете прошли очередные поэтические чтения. Причем прошли, надо сказать, отлично. Двадцать шестого, согласно плану, устроили выходной. Тогда-то Джим и споткнулся… Хотя нет, это не совсем подходящий оборот, к сожалению. Что значит споткнуться? Скажем, задеть ногой корень в лесу и шлепнуться. А тут получилось долгое, бесконечно затянутое падение; это как сверзиться с лестницы и кувырком лететь по ступеням, ломая кости. Ничего себе, «с лестницы»! Да он чуть не покинул землю!

Все началось в гостиничном номере, а закончилось на волнорезе возле пляжа в Аркадии, штат Нью-Хэмпшир, восемь дней спустя.

Как Бобби тянуло копать (хотя она и отвлеклась на время на разные глупости вроде осмотра Питера и его катаракты), так Гарда утром двадцать шестого вдруг неодолимо потянуло выпить.

Он прекрасно знал: полуалкоголиков не бывает. Ты или пьешь, или нет. В настоящее время Джим не прикладывался к бутылке, и его это устраивало. Но вообще-то и раньше случалось, что он целыми месяцами не вспоминал о спиртном. Время от времени Гард посещал собрания Общества (желательно каждые две недели, иначе его начинало снедать беспокойство; словно он за обедом опрокинул солонку, а соль за плечо не бросил), чтобы встать и сказать перед всеми: «Здравствуйте, меня зовут Джим, и я алкоголик». Но в те периоды, когда желание выпить совсем пропадало, он сам себе не верил. И не считал себя трезвенником. Гард мог даже выпить, но не бухать: скажем, опрокинуть пару коктейлей после пяти на вечеринке или корпоративе, не более того. Или позвонить Бобби Андерсон и сходить вместе с ней куда-нибудь пропустить пару рюмочек. Без излишеств. Легко.

А потом наступало утро вроде сегодняшнего – когда, проснувшись, Джим мечтал поглотить все горючее в мире. Это была не просто жажда. В такие дни ему вспоминались карикатуры Верджила Парча в «Сэтеди ивнинг пост», на которых небритый мужик ползет по пустыне со свешенным языком, озираясь в поисках источника воды. Когда нападало такое желание, Гарденеру оставалось одно – бороться, терпеть, пытаться преодолеть себя. Хорошо, если он оказывался в месте типа Бостона; тут можно было ходить на собрания – хоть каждые четыре часа, если нужно. Трое-четверо суток – и его отпускало…