– Што, по-фашему, не так с фашей юной тефисей? – спросил доктор Смит, едва Питер изложил свою просьбу.

Питер огляделся. Дверь в кухню была закрыта.

– Почему вы решили, что это девица?

Глаза под густыми бровями округлились.

– Если это не тефиса, пощему так отета?…

– Да не одета еще, – прервал его Питер. – Я и сам хотел бы одеть, только не знаю во что.

И Питер пересказал события минувшего дня.

Слезы засветились в маленьких круглых глазках доктора. Эта нелепая сентиментальность больше всего раздражала Питера в его друге.

– Петная тушá! – изрек сердобольный пожилой джентльмен. – Толшно пыть, само Профитение укасало путь ей… или, мошет, ему.

– К черту Провидение! – рявкнул Питер. – Мне-то оно что принесло? Трущобное отродье, с которым теперь придется носиться?

– Как это в тухе ратикалов! – презрительно воскликнул доктор. – Ненафитеть прата сфоефо лишь са то, что он ротился не в роскоши и щистоте!

– Я вас звал не для политических дискуссий, – вскинулся Питер, стараясь сдерживаться. – Я хочу, чтобы вы сказали мне, мальчик это или девочка, чтобы я понимал, как мне поступить.

– И што фи токта путете телать? – спросил доктор.

– Я и сам не знаю, – сознался Питер. – Если это, как я рассчитываю, мальчик, возможно, я смогу подыскать ему работу в какой-то конторе… разумеется, когда привью ему некоторые зачатки культуры.

– А если это тефощка?

– Разве девочка ходит в штанах? – вскричал Питер. – Зачем заранее выдумывать всякие сложности?!

Заложив руки за спину, Питер в одиночестве вышагивал взад-вперед по комнате, чутко прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся сверху.

– Я очень надеюсь, что это мальчик, – произнес он, закатив глаза к потолку.

Взгляд Питера остановился на фотографии хрупкой, миниатюрной дамы в строгой рамочке на каминной полке. Тридцать лет тому назад в этой же самой комнате Питер вышагивал взад-вперед, заложив руки за спину, точно так же вслушиваясь в звуки, доносившиеся сверху и произнося те же слова.

– Как странно, – раздумчиво произнес Питер, – ах как это странно!

Дверь отворилась. Сначала появилась цепочка от часов на круглом брюшке, потом и сам толстяк-доктор. Он вошел и прикрыл за собой дверь.

– Весьма сторофое дитя, – произнес доктор. – Лутще и шелать нефосмошно. Тевощка.

Два пожилых джентльмена посмотрели друг на друга. Элизабет, на свой манер успокоившись, принялась мурлыкать.

– И как же мне теперь быть? – спросил Питер.

– Фи окасались ф фесьма щекотлифой посисии, – сочувственно согласился доктор.

– Ну и болван же я! – воскликнул Питер.

– Кокта фас нету дома, са тефисей присмотреть некому, – озабоченно проговорил доктор.

– Насколько я успел заметить, – добавил Питер, – за этим чертенком нужен глаз да глаз.

– Покотите, покотите! – сказал услужливый доктор. – Я снаю, што телать!

– Что же?

Доктор придвинул свирепую физиономию к лицу Питера и произнес, со знающим видом постукивая указательным пальцем правой руки по правой ноздре:

– Я перу юную тефису на свое попещение!

– Вы?

– Ф моем слющае все корасто проще. У меня есть экономка.

– Ах да! Миссис Уэйтли.

– Она, в сущности, топрая шенщина, – сказал доктор. – Только нуштается ф рукофотстфе.

– Чушь! – вырвалось у Питера.

– Пощему фи так скасали? – встрепенулся доктор.

– Чтобы вы пестовали такую упрямицу? Это невозможно!

– Я путу топр, но тферт!

– Вы ее не знаете.

– А фи-то тафно ли уснали ее?

– Так или иначе, я не страдаю чрезмерной сентиментальностью, которая может испортить ребенка.

– Тефощки не то што мальщики, – не унимался доктор. – К ним нушен иной потхот.

– Так ведь и я не зверь, – огрызнулся Питер. – Ну хорошо, а если она окажется негодницей? Что вы о ней знаете?