Оставалось надеяться, что ни одна не воспримет меня всерьез и не сочтет подходящим кандидатом на замену мужу. А на крайний случай я имел в запасе готовые рецепты: умел самым жестоким образом рассеять любые иллюзии, или исчезнуть без объяснений, или отдать любовницу в руки правосудия, а то и в руки боевых соратников, которых она предала, и последний вариант обычно бывал для нее самым худшим. Иногда я испытывал жалость к таким женщинам, но через жалость легко переступал, а что происходило с ними потом, меня не касалось и не было моей виной. Они сами сделали выбор, помогая тем, кому помогали, пряча тех, кого прятали, вступая в группировки, в которые вступали, и занимаясь тем, чем занимались, хотя часто их просто обманывали или зомбировали, как, впрочем, и многих легковерных мужчин. Та женщина, которую мне предстояло разоблачить, участвовала в страшных преступлениях, и ее, безусловно, следовало предать суду. А если не получится, она все равно должна понести наказание. Пусть она больше не опасна и перестроила свою жизнь – эту жизнь все равно следует у нее отнять, на всякий случай, а еще потому, что мы всегда ратуем за справедливость. И если не мы, то кто это сделает в нашем страдающем беспамятством мире?

Тупра был прав: мы не знали ненависти, зато мы были ходячим архивом и сводом досье: мы никогда не забывали того, что остальные устают помнить или стараются забыть, чтобы избавиться от неотвязной горечи. Не знаю, понял ли сам Тупра, что его слова в некоторой степени уподобляли нас Господу Богу (хотя нам, как и всем смертным, свойственны известные фатальные пределы), каким видели Его верующие люди на протяжении долгих веков веры – или легковерия, – то есть уподобляли Всевышнему, который все держит в памяти и хранит в своем пестром и лишенном текучести времени. В Его времени нет ничего ни нового, ни старого, ни древнего, ни недавнего. “Для нас десять лет назад – это вчера, даже сегодня”. Именно так должен воспринимать любые события Бог, который ныне вроде бы отжил свое, хотя и существовал на протяжении огромных периодов памятной всем истории. Поэтому Он ничего не прощает, да это от Него и не зависит, ведь в Его глазах ни одно преступление не перечеркивалось и не умалялось за давностью лет, ибо каждое продолжает совершаться и ныне тоже.

Но кроме того, была еще одна причина, заставившая меня вернуться в прежние ряды и согласиться на это задание: я не видел иного способа перестать размышлять о бесполезности сделанного мной в прошлом, кроме как продолжать делать то же самое, а оправдание для своей запутанной жизни находил, только когда запутывал ее еще больше. И хотя эта жизнь принесла мне столько страданий, смысл она обретала лишь тогда, когда я продолжал их испытывать, подпитывать и жаловаться на них. Точно так же преступный путь продолжают, совершая новые преступления; путь зла – творя зло, сначала робко и осторожно, то одному, то другому, а потом уже всем подряд, пока непострадавших не останется.

Террористические организации не могут свернуть борьбу по доброй воле – перед ними сразу разверзнется бездна, и, оглянувшись на все свое прошлое, они ужаснутся унизительному провалу, а значит, и напрасным жертвам, напрасным потерям. Серийный убийца продолжает начатую серию, потому что это единственный способ не оглядываться назад – на те дни, когда он еще не был ни в чем виноват и не носил позорного клейма, а также единственный способ увидеть в своих поступках некий смысл. Иначе придется, пожалуй, применить к себе жуткое признание леди Макбет, на что мало кто готов, поскольку для этого нужна великая сила духа, а она исчезла из нашего мира: “Конца нет жертвам, и они не впрок!” Или то же самое выразить иначе: “Мы совершали гнусности, однако не сумели извлечь из этого никакой пользы”.