Он шаловливо приставал,

Игриво обнимал.

Гонял мурашки,

Как будто те – букашки.

Уже проталины погнали

Чумазые от глины ручейки.

С деревьев поползли жучки.

Вокруг расселись грачи.

А вскоре бабочки

Раскрыли крылышки.

Летели на манящие

Сочные цветки.

И вот он, тот любовник,

Что летом жарко обнимал.

С такою страстью налетел,

В волнении подругу смял.

Погнал водицу чистую,

От берега гонять,

Чтоб разбудить любимую,

До осени играть.

Ах! Вот о чём задумалась!

И может ведь мечтать.

И мысли те нескромные,

Умеет реченька скрывать.

– До чего красиво сложено! Ирим, ты даришь мне радость. У тебя даже имя необычное, как ты сам! – воскликнула Кирма. – В честь кого тебя так назвали?

– Пойдём, прогуляемся с Яксом, и по дороге я тебе расскажу, – позвал Ирим. Он сильно волновался после прочтения стиха, и требовалось время, чтобы собраться с мыслями. За его видимым спокойствием скрывалась нерешительность и страх. Элли боялся обидеть подругу, словом или делом. Когда он начал свой рассказ, они шли медленно вдоль тропинки.

– Родители назвали меня в честь цветка. Необычное какое-то растение, – пожал плечами парень. Он смотрел вдаль и любовался цветущим лугом, где пестрели шапки полевых гвоздик и васильков. – Отец сорвал его для матери на поляне северных магов. Было это в полнолуние. Цветёт ирим лишь однажды, и сразу засыхает. Есть поверье, кто найдёт его в этот момент и сорвёт, всю жизнь будет счастлив. И теперь у меня есть мечта, найти когда-нибудь этот цветок и посмотреть, чем же он так хорош.

– Какая красивая история! – восхитилась Кирма. – А расскажи мне о своих родителях. Почему ты тогда сказал, что вы бедняки?

– Это действительно так. Мой отец Веллес, всю свою жизнь трудится подмастерьем у гончара. А мать Мирателла – помощница на кухне у нашего вождя. Вот такая у меня семья, работящие родители. А я непутёвый.

– А на кого ты похож? – сыпала вопросами Кирма. До того ей было интересно узнать как можно больше о новом друге. Она старалась шагать с ним в ногу и быть приятной собеседницей. Странное дело, до того момента она не задумывалась над тем, как говорит и что. Среди своего народа ей не было никакого дела до их мнения, а тут вон как вышло.

– Честно? Да ни на кого, – элли заразительно рассмеялся и убрал прядь волос, упавшую на глаза. – Отец у меня зеленоглазый, с волосами цвета речного песка. А у матери волосы серебристые, а глаза светло-зелёные, как молодые листочки по весне. А я какой-то чудной.

– Не правда! – возразила Кирма. – Ты очень интересный, статный, будто в тебе течёт королевская кровь.

– Э, нет! Кирма, ты ошибаешься.

Они замолчали и остановились посреди маленькой поляны. Здесь воздух был особенно свежим и сладким, ведь вся поляна просто усеяна душицей. Мелкие розовые цветочки собранные небольшими пучками привлекали пчёл и шмелей, и лужок буквально гудел и колыхался. В глазах рябило от такой красоты. Ветерок нежно поглаживал тонкие высокие стволы, и распространял аромат по воздуху. Поляна была защищена от посторонних взглядов посадкой молодых стройных берёз, свесивших свои веточки до земли. Путники не находили слов и делали вид, что любуются красотой природы, а на деле, искоса следили друг за другом. Неловкую паузу разрядил шалун Якс. Кирма обрадовалась такому развитию событий и принялась возиться с детёнышем, но Ирим перехватил инициативу. Показывая на своём примере, он учил гиппогрифа летать. Нет, конечно же, он сам не взлетал, а носился вприпрыжку среди травы и махал руками, изображая движения крыльев. Якс бежал за ним, неуклюже тряся толстенькими ляжками, и громко ворчал. Они набегались и порезвились вдоволь на волшебной лесной поляне, разогнав бабочек, и спугнув мелких птах, чинно восседавших на берёзах. Уже позже, когда молодые укрыли гиппогрифа в его берлоге, Ирим отправился провожать Кирму.