Рюкзаков тоже не было, был только у нас с Серёжкой один на двоих да небольшой у Михалыча, солдатский вещмешок. Петя и Семён соорудили какое-то подобие рюкзаков из брезентовых упаковок из-под продуктов, запихали туда рацию, что-то из аппаратуры вертолёта и брезент: пригодится для навеса от дождя на ночь. Мы с Серёжкой Яковлевым прилетели в Туру пятнадцатого августа; пока жили в Туре, а потом у геологов, прошла ещё неделя, время стало приближаться к осени, тем более что мы находились почти у полярного круга, здесь осень наступает очень рано. Температура днём уже не превышала градусов пятнадцать, а ночью – семь, а то и меньше, зато комары и мошкара исчезли, что очень и очень радовало. Если придётся застрять в тайге на долгое время, температура может понизиться ещё больше и по ночам начнёт достигать нулевой отметки.

Ну вот, пожалуй, и всё; последний взгляд на разрушенный вертолёт, подняли носилки с Серёжкой и зашагали. Ровно через пять минут поняли, что вчетвером нести трудно: мы пытались идти по звериной тропе, которая чётко была видна на фоне серебристо-серого ягеля, но тропа была узкой и по два человека, идущих спереди и сзади носилок, на ней уместиться не могли; пришлось нести носилки по двое, а потом меняться. А дождь всё моросил и моросил, постепенно просачиваясь за воротник куртки и стекая противными холодными струйками по спине. Иногда тропа терялась и приходилось прокладывать путь в стланике, карликовой берёзке; лес был редким и состоял в основном из лиственниц. Это была уже не та тайга, к которой все привыкли по описаниям и рассказам там, в городе. Мне приходилось бывать в Сибири южнее этих краёв, где тайга была мощным монолитом, иногда непроходимым; а здесь, наверное, уже начиналась лесотундра и вокруг были хоть и не такие высокие, с густыми ветвями, деревья, как в настоящей тайге, но всё-таки это были деревья, в основном кривоватые, которые закрывали обзор и не давали возможности видеть, что там, далеко впереди, делается, поэтому приходилось останавливаться и всё время сверяться по карте и компасу. Несмотря на трудности перехода, потерянная тропа всё равно отыскивалась или мы находили другую и шли по ней, главное – не терять направление. Да их тут было множество; не одна тропа, так другая всё равно была проложена зверьём и вела куда-то к водопою.

Не умел я ходить по звериным тропам. Нога всё время попадала в мякину ягеля и с хрустом проваливалась. Я старался идти аккуратно, потому что каждый неверный шаг отдавался Серёге болью. Он пытался не стонать, когда я сбивался с тропы и носилки дёргались. Хорошо хоть, мы с Серёжкой догадались из Москвы вылететь в спортивных ботинках – наверное, предчувствовали, что попадём в какое-нибудь приключение.

Я никогда не занимался никаким экстремальным туризмом, хотя в небольшие походы в выходные дни в лес ходить любил и умел разжигать костёр, ставить палатку и варить еду в котелках. Здесь же всё было по-другому, и я с опаской думал о том, что всему придётся учиться заново, учиться выживать. Серёжка лежал на носилках, ему было очень неловко перед нами за то, что мы его тащим, и он только бубнил, что может сам идти, напрасно мы тратим на него свои силы. Напрасно! Утром он еле встал сходить до ветру, для этого ему пришлось вылезать из вертолёта; забраться назад он уже не смог. Пришлось уложить его под лиственницей, накинуть на него брезент, чтобы он не очень промок под моросящим дождём, пока мы собирали пожитки.

– Молчи уж лучше! Если ты будешь сам передвигаться, мы приползём к реке только через месяц, – заворчал я. – Ей-богу, тебя легче тащить на носилках, чем подпирать со всех сторон, пока ты будешь корчиться от боли.