После возвращения я стал каждый день ездить в Москву, подыскивая подходящее учебное заведение. Это занимало у меня всё свободное время и отвлекало от грустных мыслей, что я стал тут совсем чужим. Отец и слышать не хотел, чтобы я шёл работать: я был основной его надеждой в жизни, я должен был получить высшее образование и стать примером потомкам, поэтому он настаивал, чтобы я поступал на дневное отделение, и даже обещал помогать деньгами. Я не мог его переубедить и сломать его мечту: старший сын его надежд не оправдал, так хоть младший станет гордостью семьи.

Однажды я встретил Аню Максютину, подружку моего одноклассника Витьки Купарина. Я знал её с самого детства, она жила тут же, во Второй Балашихе, мы учились с ней вместе в начальных классах, а потом она перешла в другую школу и попала в один класс с Машей Черкасовой. Они с Витькой ко времени нашей встречи уже поженились, но детьми пока не обзавелись. Я очень обрадовался ей – мы всегда симпатизировали друг другу и теперь не могли наговориться.

Она рассказывала обо всех наших общих знакомых, которых я ещё не успел повидать, и вдруг сказала:

– Да, ты знаешь, Черкасова Маша – помнишь такую? – тоже вышла замуж, примерно год назад, теперь живёт в Москве. Я-то её давно не видела, мне кто-то рассказал.

Я боялся именно этого: вдруг мне кто-нибудь что-нибудь сообщит о Маше. Общих друзей и знакомых у нас с ней к этому времени не осталось, и я был уверен, что никто о ней не напомнит, а тут вдруг Анька образовалась; я и забыл, что она когда-то с Машей вместе училась. Честно говоря, мне больше всего хотелось ничего о ней не знать – так было проще жить. Аня, слава богу, не заметила, как я внутренне напрягся, и я незаметно перевёл разговор на другое.

Анюта ушла, а я вдруг чётко понял, что мне просто необходимо исчезнуть из Москвы, куда угодно, лишь бы подальше: жить в одном городе с Машей и её новоявленным мужем для меня было невыносимо. В глубине души я осознавал, что, конечно, это когда-нибудь должно было произойти, но даже в те мимолётные минуты, когда я за эти годы разрешал себе вспоминать о ней, я всегда представлял её одинокой, и если уж быть до конца честным, то ожидающей встречи со мной.

Короче, уехал я в Ленинград и поступил в Ленинградский институт киноинженеров. Мне помогло то, что я к этому времени имел хоть и небольшой, но стаж работы в фотоателье и годы службы на флоте. А когда в конце учёбы нас, студентов, ожидало распределение в разные концы Советского Союза, я подумывал о том, что было бы неплохо уехать в Сибирь или ещё дальше и работать в каком-нибудь далёком городе оператором на телевидении или хотя бы фотографом в газете. Но тут за дело взялся мой отец. Он решительно заявил, что хватит уже блудному сыну кочевать по другим городам, и принялся устраивать мою судьбу. Откуда-то на горизонте появился какой-то его дальний родственник, которого я и в глаза-то никогда не видел, но, оказывается, он существовал и был большим чиновником в области культуры; отец провёл с ним соответствующие переговоры, и, вопреки моим мечтам оказаться на краю света, я быстренько получил распределение на работу в киностудии «Мосфильм».

Таким образом я оказался в этом престижном месте и очень быстро понял, что в жизни-то хотел совсем другого. Я мечтал снимать не художественные фильмы, а хронику, фильмы документальные, работать вместе с корреспондентами, ездить по стране, знакомиться с разными людьми и повидать места, в которые в обычной жизни я бы никогда не попал. Конечно, почётно было работать на знаменитой на всю страну, а может и мир, киностудии, но я чувствовал здесь себя каким-то лишним и неприкаянным. Таланта, наверное, бог не дал становиться знаменитым оператором, и я в основном болтался на подхвате. Меня мало интересовала среда знаменитых актёров, режиссёров, я был среди них чужим. Потом я познакомился с Верой, которая работала тут же, женился и к концу первого года работы на Мосфильме понял, что жизнь моя пропала, всё идёт не так, а впереди меня ждёт только серая мгла.