На следующий день вознамерилась пройти больший отрезок пути и попробовать дойти до этой стоматологической клиники, в которой чуть не отдала богу душу. Перешла дорогу и снова, держась за заборы, медленно шла к цели. На пороге клиники стояла ресепшионист и курила.

– О, здравствуйте, заходите к нам.

– Я не могу подняться по ступеням. Дайте, пожалуйста, выписку, какое лекарство мне ввели, что я оказалась в состоянии анафилактического шока.

Та сходила в здание и вынесла бумажку, написанную на рецептурном бланке. Вместе с ней вышла врач и, не спускаясь со ступенек, стоя на высоте, как на постаменте, сказала:

– Ну вот, видите, вы уже ходите.

– Ну, если это называется «хожу», – только и смогла ответить я и, отвернувшись, держась опять же за забор и скрывая слезы, поплелась к своему дому.

Прошло две недели. Мое состояние немного улучшилось, но не настолько, чтобы можно было работать. Я не вытерпела мук молчания и позвонила Льву сама. Поговорили ни о чем, к себе не позвал.

– А с Мариной ты встречаешься?

– Ну, что ты, Катюша? Зачем мне это? – смеясь, отвечал он.

Да, ему смешно, а я сколько выстрадала, может, и правда на пустом месте построила драму. Он мне не муж, какие претензии я могу предъявлять? Так я успокаивала себя, чтобы зарубцевать ту рану, которая кровоточила и не давала жить.

Еще через неделю утром он позвонил и сказал, что дает полчаса на сборы, машина уже под окном, а он идет в магазин за продуктами. Я будто предчувствовала, встала рано, привела себя в порядок и читала книгу.

Вышла на улицу и увидела его: он шел медленно, согнувшись больше обычного. Худой, маленький согнутый мужичок в коротковатых брюках. Если бы я его не знала, внимания бы на такого никогда не обратила. Да я и сама была, скорее всего, не лучше после госпиталя.

Он был сдержан, встреча получилась сухой и безрадостной. Чувствуя его состояние, я не проявляла обычной ласки, чтобы не показаться навязчивой, а он был где-то далеко в своем мире, куда мне пути сейчас не было.

А потом позвонил босс и предупредил, что если я не выйду на работу в ближайшее время, то им придется искать замену.

– Что вы, что вы, – испугалась я до дрожи в коленях, – вот завтра как раз и собиралась выходить.

Относительно «завтра» я слукавила. Состояние здоровья оставляло желать лучшего, но другого пути не было. Я вышла на работу на полный день. Уходила в туалет, плакала, билась головой об стену в бессилье, потом, собрав всю волю в кулак, шла на свое рабочее место. Было тяжело, так тяжело, что хотелось только одного – чтобы отпустили домой и лечь в кровать. Но этот путь вел в никуда. «Кровать – это смерть, поддаваться слабости нельзя», – так думала я и была права.

В последнюю встречу я сказала Леве, что теперь буду жить головой, а не сердцем. Он засмеялся и сказал: «Не получится!» Но, как выяснилось, если в душу долго плевать, то чувства уходят. Теперь он третий день звонит и жалобно спрашивает, куда я пропала, а я отвечаю: «Ты же не звонишь». Может, что-то поймет, не знаю. В последний вечер в воскресенье, смеясь, сообщил:

– Катюш, мне и с тобой очень хорошо, и без тебя очень хорошо…

Я парировала, тоже с улыбкой:

– А чего же позвал? Разобрался бы уж!

Улыбается… «Ну вот пусть теперь и живет один со своей свободой», – думала я злорадно.

Каждый вечер звонила его бывшая жена, и он уходил в спальню разговаривать. Иногда общение длилось по полчаса, я в это время чувствовала себя пятым колесом в телеге и не знала, куда себя деть. Они готовились к отпуску: может, она строит далеко идущие планы, кто знает? Ведь она больше так и не вышла замуж, а живет с семьей сына. Жизнь со снохой в любом случае не сахар.