Даже фамилия у Лили была какая-то умильно-идиотская, то ли Котяткина, то ли Коняшкина. И уж совсем для полного комплекта несуразностей и нелепостей, она оказалась старше Глеба. На два года. Ста-ру-ха.

Ну вот и скажите пожалуйста, что Глеб в ней нашёл? Чтобы влюбиться по уши, чтобы голову потерять, чтобы думать о ней и даже каждый разговор рано или поздно, но всё равно сворачивать к этой своей Лилечке.

А ведь очень похоже звучит «Лиля-Лёлька», но по значимости даже рядом не поставить. Одна ‒ любимая девушка, вторая ‒ ну так, соплюшка мелкая, которая вечно под ногами вертится, почти родственница. «А-а! Это Алёнка, соседка. Росли вместе». А дальше так и просится «Всего-навсего».

Только Лиля не купилась. Может, ей какая-то особая интуиция подсказала, не ум, а приземлённая чисто женская проницательность, природный инстинкт, сразу опознавший соперницу, но она довольно быстро догадалась о настоящих Алёниных чувствах к Глебу.

Вот потому Шарицкий и стал не единственным посвящённым. Но то, что он знал, это ещё, пожалуй, и к лучшему ‒ хоть есть с кем пооткровенничать, поделиться своей горечью. А вот то, что Лиля…

В присутствии Глеба она себя нормально вела, только поглядывала снисходительно, свысока (ещё ведь и на полголовы была выше ‒ как назло!) или с пониманием, типа сочувственно, что совсем уж унизительно. Но тогда они особо и не общались. Алёна предпочитала побыстрее смыться, чтобы не видеть ‒ их, вдвоём. Это же хуже пытки, если даже думать о подобном больно и противно. Но зато, когда они случайно встретились один на один ‒ вот тут Лиля и проявила себя по полной.

Столкнулись возле подъезда, подойдя к нему с противоположных сторон. Алёна как всегда дорогой «ворон считала» и потому не заметила до последнего. А то бы непременно или свернула куда-нибудь, якобы очень понадобилось, или притормозила, например, шнурок завязать, потому что видеться лишней раз с Лилечкой у неё никакого желания не было, а уж тем более ехать вместе с нею на лифте, стоять на одной площадке у соседних дверей и смотреть, как Глеб пускает её к себе. А вот Лиля, вполне возможно, разглядев Алёну издалека, специально подстроила так, чтобы они оказались в одном месте в одно время. Недаром же заговорила первая:

‒ Ну, привет!

‒ Угу, ‒ буркнула в ответ Алёна.

Не собиралась, но остановилась, потому что Лиля преграждала дорогу. Тоже ведь нарочно так сделала.

‒ Как дела в школе? ‒ поинтересовалась та с фальшивыми вниманием и заботой. ‒ Двоек не нахватала?

‒ А чего бы вдруг, ‒ Алёна фыркнула, ‒ мне двойки хватать?

‒ Ну как? ‒ Лиля развела руками. ‒ Безответная любовь. Не до уроков. Сплошное страдание, сопли в подушку.

Алёну от её слов сначала бросило в жар, потом в холод. Ощущения такие же, как во сне, когда внезапно обнаруживаешь, что пришла в школу голой. Провалиться захотелось сквозь землю, или уж, по крайней мере, закрыть лицо руками и убежать. Но ‒ фиг ей! Не дождётся!

Правда достойного ответа в голову не пришло, только и получилось, что сердито пробормотать:

‒ Какая ещё «безответная любовь»?

‒ Ой, да ладно, не прикидывайся, ‒ Лиля насмешливо скривила уголок рта. ‒ Давно ты по Глебу сохнешь?

‒ Не твоё дело, ‒ огрызнулась Алёна.

А что ещё ей оставалось делать? Ведь, что ни скажи, абсолютно бесполезно. Отрицать ‒ не поверит, согласится, но сделать вид, что тебе чужое мнение по барабану ‒ тоже не получится. Потому что ‒ нет-нет-нет, не бывает здесь по барабану. Когда кто-то узнаёт о тебе такую вот тайну, ты для него становишься уязвимым до предела. И не важно ‒ защищаться или нападать, враг всё равно окажется сильнее, он ведь точно понимает куда и как бить, чтобы сразу насмерть, и не промахнётся, если специально этого не захочет.