‒ Это она?

‒ А самому не догадаться? Никак.

Конечно, она, Лилечка-крокодилечка. Счастливо лыбится во все тридцать два зуба. Довольная. Круглое лицо разрумянилось. У неё же щеки, наверное, даже со спины видно.

‒ Поторопились свалить, пока родители с работы не пришли? ‒ неожиданно вывел Шарицкий.

‒ Ты о чём? ‒ вскинулась Алёна.

‒ Да ни о чём, ‒ Андрюха дёрнул плечами. ‒ Просто, к слову.

Ну да, конечно. И Алёна не дура, чтобы не понять. Чем ещё могла заниматься влюблённая парочка в пустой квартире, когда кроме них никого больше нет?

Фу, гадость! И ‒ вдруг всё-таки нет?

А Шарицкий ‒ придурок. Зачем он это сказал? Друг, называется. Без его намёков Алёне, скорее всего, подобное в голову бы не пришло. По крайней мере, вот прямо сейчас, только бы позже, потом. Но что могло быть потом, сейчас-то не настолько важно. А тут, хочешь ‒ не хочешь, а уже не выходит не думать, не представлять, и это, словно отковыривать корочку с подсохшей ранки ‒ больно, и кровь наверняка потечёт. Но всё равно не удержаться.

А Шарицкий отлип от металлического столба, ухватился за одну из штанг, на которых крепилось сиденье, ровно над Алёниной ладонью, и как всегда невозмутимо и даже чуть лениво предложил:

‒ А пойдём тоже куда-нибудь сходим. Например, на дискотеку в «Юбилейный».

Получше ничего не придумал?

‒ А тебя туда пустят? ‒ насуплено поинтересовалась Алёна. ‒ Не скажут, что ещё маленький, не дорос?

Наверное, это тоже не совсем по-дружески, подкалывать на самую чувствительную тему, но он ведь абсолютно похожее только что сделал этим своим намёком. Вот и пусть ощутит то же, что и Алёна, по полной. Как и полагается другу, разделит пополам и горечь, и беды, и боль. Но Шарицкий и не думал обижаться.

‒ Рост не главное, ‒ произнёс он наставительно и твёрдо. ‒ Главное ‒ уверенность в себе.

‒ Ага, ‒ Алёна хмыкнула. ‒ А когда возразить нечего, сыпь цитатами.

‒ Это ‒ не цитата, ‒ не теряя спокойствия, возразил Шарицкий. ‒ Я на самом деле… так считаю. ‒ Помолчал секунду и добавил с прежней непробиваемой невозмутимостью: ‒ А не хочешь в «Юбилейный», тогда пошли в Макдональдс. Можно прямо сейчас.

‒ Зачем?

‒ Поедим чего-нибудь. У меня деньги есть.

‒ Поедим? ‒ Ей, можно сказать, плохо, а у него мысли только об одном, либо развлечься, подёргаться на дискотеке, либо пожрать. ‒ Не получается вырасти в высоту, так ты решил в ширину?

Но Шарицкого и тут не проняло.

‒ Просто гамбургера захотелось. Там, говорят, сейчас какие-то новые появились. Ещё вкуснее. И картошки фри.

Алёна судорожно сглотнула неожиданно наполнившую рот слюну, проворчала сердито:

‒ Ну пошли. А то ещё окочуришься с голоду. ‒ Она поднялась с качелей, направилась к лавочке, чтобы забрать валявшуюся на ней сумку. ‒ А деньги-то у тебя откуда?

‒ Заработал, ‒ доложился Шарицкий.

‒ Да ладно. Это где это?

Он отмахнулся:

‒ Какая разница?

Если честно ‒ никакой. Шарицкий явно не из тех, кто будет проворачивать что-то незаконное, слишком много у него принципов и идеалов. Да и мал ещё.

Для Макдональдса отстроили специальный павильон, напоминающий аквариум, со стеклянными окнами во всю стену, так что он просматривался почти насквозь. Народу там вечно набиралось много, даже в будние дни и в рабочее время. Рекламные плакаты со всякой аппетитной снедью красовались прямо на стёклах и дразнили, вызывая ещё на подходе повышенное слюноотделение, прямо как у собак Павлова. Наверное, один из них и вдохновил Шарицкого на новую идею.

Всего несколько шагов до двери не дошли, а он повернулся к Алёне и спросил:

‒ Может, тебе «Хэппи Мил» взять?

Она даже на нашлась что сказать, споткнулась на ровном месте, выпялилась на него.