Я шла домой, надеясь поскорее отогреться вблизи мужа, но дома его не оказалось.

Он пришёл через час. Конечно, я поинтересовалась, где пропадал Андрис.

— Заезжал в консерваторию. Хотел забрать кое-какие записи для Алексиса, — объяснил он и вдобавок спросил: — Как сегодняшний визит к Марии?

— Нормально, — спокойно ответила я.

— «Нормально» — это уже кое-что, — порадовался Андрис. — Мария — непростой человек, и к ней нужно привыкнуть. Я её знаю, можно сказать, с детства. И, конечно, нам проще находить общий язык. Тем не менее, как специалист она умеет раскрыть многие вещи.

— Ты ведь сам был у неё на терапии?

— Да. Мне это помогло примириться с некоторыми состояниями внутри себя. Иногда недостаточно просто услышать внутренний голос, нужно посмотреть на ситуацию как бы со стороны, в непрерывной связи с действительностью. Так проще принять факты и прекратить волноваться.

— Андрис, — начала я, усаживаясь на диван и взглядом приглашая мужа сесть со мной, — я часто думаю о том, что как-то подсознательно я будто ищу выходы скопившегося потенциала. Но реализоваться полностью у меня не выходит.

— В книгах? — уточнил Андрис, увлекая меня в объятья.

— Не только. Книги, безусловно, расходуют немалую долю этого потенциала. Но я сейчас о другом…

Я замолчала ненадолго, чтобы понять реакцию мужа — насколько он готов к этому разговору.

Андрис был задумчив и бледен. Последние дни его не покидало состояние затаённой апатии. Возможно, всему виной был предстоящий визит в Дрезден — Андрис по-человечески не хотел смиряться со скорой потерей друга, это его угнетало. Как христианин, приближенный к церкви, он отдавал себе отчёт в том, что любая смерть — есть начало. Но иногда даже крепкая вера слабеет перед лицом неминуемого. А мне хотелось говорить о нас, живых, о насущном, о всё ещё возможном.

— Илзе, — сказал Андрис, — я поддержу тебя во всём.

— Да, знаю…

Я перестала смотреть ему в глаза и собиралась с духом для финального аккорда.

— Андрис, как бы ты отнёсся к тому, если бы я взяла под своё шефство ребёнка из детского дома? — произнесла я единым, непрерывным предложением.

Андрис не отвечал и смотрел на меня. В его глазах не было удивления или неприязни, хотя именно их я опасалась больше всего, задавая этот вопрос.

— Что ж, — сказал Андрис, — это смелое и благородное решение. И я нисколько не сомневаюсь в твоей добродетели, Илзе.

— Но всё равно ты против? — догадалась я без дополнительных подсказок.

Андрис вздохнул.

Он встал, чтобы пройтись по гостиной, поправил голубой стеклянный шар на ёлке, остановился у христовых яслей. Ряженые куклы с застывшими лицами слепо взирали друг на друга, отрешённые от остальной комнаты. Богоявление застыло для них единственным и бесконечным пониманием мира, а всё насущное отпрянуло, вовсе потеряв значимость.

Однако и я, и Андрис нигде не застыли, а продолжали двигаться, жить и не смели себе позволить забывать о том, что мир всегда полон боли. В нас самих прижилась часть этой боли, но я готова была поменять какую-то её часть на заботу о ближнем, чтобы помочь и себе, и другому человеку.

Андрис сделал круг по комнате и вернулся на диван. Он снова сидел со мной, гладил меня по руке и укромно вздыхал.

— Илзе, я не против и не за. Есть вещи, о которых стоит думать наперёд, и я о них думаю. Будет правильнее, если мы отложим обсуждение этого вопроса до моего возвращения.

— Конечно, — сказала я, испытывая разочарование и в то же время хрупкую надежду. — Я и не требую, чтобы мы решили сию же секунду.

— Пожалуйста, не огорчайся, Илзе, — тепло произнёс Андрис.