Сев поудобнее, я перенесла вес отяжелевшей от мыслей головы на руку и уставилась в окно. Рождественская ярмарка кипела в полную силу.

Рождество придёт уже завтра. Уже завтра тысячи, миллионы семей прочтут молитвы за столами, поделят праздничного гуся или индейку, а утром дети примутся искать подарки под наряженным деревом и в носках над каминами.

Уже завтра улетит Андрис. Но уже сегодня я скучала по нему и жалела, что теряю время, общаясь с Марией, а не провожу драгоценные часы подле мужа.

— Я сейчас мало читаю, — сказала я задумчиво. — Наверное, это неправильно. Думаю, Рождество я встречу с книгой — это будет самый лучший вариант.

— Если хотите, приходите в гости к нам с Виктором, — предложила Мария почти с нежностью.

— Спасибо за приглашение. Но одной мне спокойнее.

Вновь выдержав паузу в беседе, Мария стала говорить медленно и певуче, словно меня не было рядом, а обращалась она к себе самой:

— Каждому из нас в жизни даются испытания. Но есть определённый сорт людей, которым достаётся больше остальных. Например, врачи. Психотерапевты тоже. Мы проживаем сотни чужих историй, будто собственные, но при этом должны оставаться беспристрастными. Полагаю, с писателями, по крайней мере, со многими, происходят схожие вещи. Приходится жить в нескольких измерениях, каждое из которых по-своему реально. Это прекрасно и сложно. Прекрасно, потому что умеет оживлять, а сложно, потому что может убить. И если удаётся сделать благо — это победа. Скажем, прочитает какая-то женщина, вступившая в отношения с женатым мужчиной, «Не мы» и поймёт, что совершила ошибку, что так нельзя, и нужно искать совсем иной путь. Хорошо, если найдёт. А если нет — будет несчастна. С другой стороны, если бы вы написали, что Антонис исправился и остался с любимой женщиной, все бы обрадовались. Вроде вот оно — счастье. Но как же тогда его семья? Дети? Как же святость брака? Вы поступили мудро, Илзе. Но много ли радости в мудрых решениях? И, конечно, я, как ваш психотерапевт, вынуждена балансировать между тем, что есть правильно, и тем, что есть обретение счастья. Вот скажите мне, Илзе, вы счастливы?

Я дослушала Марию и на финальном вопросе встретилась с ней взглядами. Её глаза не скрывали грусти.

— А вы? — вернула я ей тот же вопрос. — Вы счастливы, Мария?

— Если вы хотели спросить, есть ли у психотерапевта психотерапевт, то да — есть, — улыбнулась она.

— Помогает?

— В основном — да. Но всякое бывает в практике. Для решения некоторых проблем нужно зреть годами. Это нормально.

Я так же не сдержала улыбки.

19. Глава 8 (Ч.2)

Мы простились чуть теплее, чем все предыдущие наши встречи, хотя назвать эту беседу по-настоящему доверительной всё равно никак не получалось.

Говоря о доверии, всегда возникает некая условная черта, и с каждым человеком она проходит на разном расстоянии. Её можно передвинуть чуть ближе или чуть дальше. А иногда на её месте вовсе появляется стена, которую уже никогда ничем не пробьёшь.

До сегодняшнего дня мне казалось, что именно такая стена давно и прочно выросла между мной и Марией. Однако сегодня эта уверенность слегка пошатнулась. И всё же методы Марии виделись мне бесчестными. Никто, даже сам автор, не может всерьёз поделить на строгие сегменты то, что пишет, и то, что чувствует. То, как проживает физическую жизнь и жизнь художественную, всегда балансируя где-то между, является запредельно интимной зоной, куда нет доступа ни другим людям, ни сознанию самого писателя.

В этом смысле, пожалуй, лучше всего меня понимал Андрис. Его собственное слияние с музыкой, его самоотдача, во многом близкие безумию, но никогда не заставлявшие сомневаться в осознанности выбранной стези, в полной мере раскрывали суть взаимоотношений творца с творчеством. И я точно знаю, что Андрис не стал бы ругать меня за нежелание расслаивать на элементы, по сути, единый организм — мой и моих книг.