— Конечно, — усмехнулась я. — За тебя всегда всё решает мама?

Наверное, мне стоило прикусить язык и больше помалкивать, соглашаясь со всем предложенным. Но натура — второе имя, и строить из себя идеал чьей-то жизни я не собиралась.

Вика, она бы, конечно, промолчала и принялась благодарить за всё подряд. Я так думала, потому что девица — фальшивка, строящая из себя безропотную овечку, чтобы только выскочить замуж. Неужели мужчины совсем слепы и не видят таких издалека? Или верят в сказку, что умница-красавица должна поглупеть, стоит только появиться на горизонте принцу?

— Не смей ничего говорить о моей матери, а она не посмеет ничего сказать о тебе. Дурного в смысле, — Ярослав отреагировал довольно спокойно, хоть и тон голоса сделался колючим и холодным, как снег, брошенный в лицо.

— Это ненастоящая свадьба, она делается для отвода глаз, — продолжал «суженый». — Так какая тебе разница, кто будет в числе приглашённых? Пожелаешь включить своих родственников, возражать не буду. Составь список, если он, конечно, не включает половину Саратова, и передай мне или матери. Мы всё организуем.

— Как всё быстро и просто, — улыбнулась я и посмотрела в окно. Мы как раз свернули в Гагаринский туннель, и я была рада, что Ярослав не видит моего лица.

Когда речь заходила о родне, я всегда вспоминала маму. И лишь потому, что её давно нет в живых.

Тётя Надя, конечно, отчасти заменила её, в подростковом возрасте мне здорово помогла тем, что не лезла в душу с нравоучениями и разговорами о морали. Возможно, потому что ей было на меня немного…как это лучше выразиться, не начхать, но тётка придерживалась мнения, что каждый выпутывается из психологических проблем самостоятельно.

Или не выпутывается, такова жизнь. Вот помочь в реальных трудностях, это пожалуйста.

—Я думал у психологов всегда хорошее настроение. Или в крайнем случае нейтральное, — произнёс Ярослав, и в его тоне я, должно быть, впервые за время недолгого знакомства не уловила насмешки.

— Это заблуждение, — продолжила я, по-прежнему смотря в окно, хотя разглядывать было нечего. Стена из бетона или чего-то там ещё такая же непроницаемая, как и человеческая душа. — Врач не может быть больным, священник —сомневающимся, а психолог или психиатр не имеют права на грусть или депрессию. Только знать — не значит уберечься, если ты вообще понимаешь, о чём я.

Чёрт, что это меня понесло! Да и было бы перед кем!

— Может, и понимаю, — спокойно ответил Дмитриев. Сейчас мы будто поменялись ролями, и он успокаивал меня. Но я-то свободна, а он теряет невесту.  — Всё это нелегко, но ведь страшного ничего нет. Миллионы пар живут в браке и не замечают друг друга.  Так что мы хотя бы честны перед самими собой.

— А перед Викой ты тоже был честен? — я повернулась к нему и увидела, как побелели костяшки пальцев на руле.

— Не твоё дело, но я отвечу, — после небольшой паузы продолжил он. Мы как раз покинули туннель и влились в поток машин. — И не смотри на меня так.

Я вздрогнула и перевела взгляд на лобовое стекло. Конечно, я не имела права спрашивать и наблюдать за реакцией, будто какая-то садистка. Но мне хотелось знать: соврал ли он или сказал ей правду.

Для влюблённой женщины достаточно полуправды, но отчего-то я была уверена, что Викой движет не чувство, а расчёт.

— Я сказал как есть. И предоставил выбор, согласна ли она ждать ещё четыре года. Она согласилась.

Я усмехнулась. Права я, как обычно, права. Любящая женщина устроила бы истерику, хлопнула дверью, написала сто обидных сообщений. Вспылила бы, словом. И лишь после, простила.

 А Снежная королева, как робот. Потому что она знает, что может выиграть, а что потерять.