– Толян, – буркнул сын дяди Саши и протянул приезжему правую руку.

– Тоха, – так же небрежно пробормотал мальчик, пожимая шершавую и, кажется, не слишком чистую ладонь.

«Деревня!» – подумал Тоха. «Городской неженка!» – решил Толян.

К счастью, укрепиться в своем мнении ребята не успели: их отцы приготовили всё нужное и принялись латать крышу, а молодой смене досталась роль мальчиков на побегушках. К вечеру они убегались так, что не слишком-то привычный к такому труду Тоха просто валился с ног. Но виду не подавал – не хватало ещё, чтобы всякая «деревня» над ним верх одерживала. Толян работал споро и ни разу не перепутал название инструмента. Над ошибками «городского» он тихонько посмеивался: это ж надо – вместо плоскогубцев пассатижи давать! Он бы ещё топор с молотком перепутал!

Когда отец доверил Тохе забить гвоздь, мальчик старался изо всех сил выглядеть бывалым мастером, но, видать, перенервничал и съездил себе по большому пальцу, так что искры из глаз посыпались. Нет, он не заревел (этого от него никто не дождётся!), мужественно вынес боль, но про себя хорошенько, с чувством выругался. «Ничего, зато этот деревенский лопух наверняка не знает, с какой стороны к компу подходить», – успокаивал себя Тоха, украдкой посасывая ушибленный палец.

Солнце уже скрывалось за горизонтом, когда крыша была наконец починена. На обед работники не прерывались, так что к ужину проголодались даже не как волки, а как драконы. Баба Нюра тем временем сварила щи, кашу «Дружба», испекла пироги, сбегала к соседке за парным коровьим молоком, и скоро у мужиков и ребят так трещало за ушами, что, наверное, на улице было слышно. Посидели потом на лавочке расслабленно, дядя Саша и Толян попрощались и ушли домой, а Тоха с отцом отправились в баню, которую заботливо растопила баба Нюра. Сначала мальчик думал, что не выдержит такой температуры, да и банька топилась по-чёрному, однако потом притерпелся и не только сам вынес пытку вениками, но и отца сумел попарить. Выходить из предбанника было холодновато, так что до дома Тоха добирался бегом. Там баба Нюра, встретив словами: «С лёгким паром!», уложила его на тёплую ещё печку, и он отрубился, не успев даже ни о чем подумать и не дождавшись отца.

Вырубить будильник у Тохи не получилось. А вы попробуйте выключить петуха, который взгромоздился на забор и орёт, как будто его в кастрюлю с кипятком засунули! Мстительно мечтая о курином супе, мальчик слез с печки, которая, кажется, до сих пор хранила вчерашнее тепло. А, нет, это баба Нюра снова затопила печку, чтобы у правнука был горячий завтрак – гречневая каша с молоком и топлёным маслом и тёплый белый хлеб, который пах просто умопомрачительно. Старушка тихо дожидалась, пока Тоха проснется, да заодно вязала круглый коврик из разноцветных обрезков ткани.

– Проснулся, касатик? Доброго утра! Петя-петушок тебя разбудил? Это ничего, бывает. Жара будет – днём поспишь, а пока вот покушай, подкрепись. Одёжу возьми в шкафу, там от твоего батьки да от его братьёв много чего осталось, – ласково заворковала баба Нюра, приветствуя заспанного правнука.

Тот как мог вежливо откликнулся и, сходив на двор (никаких удобств тут, даже туалет на улице!), принялся за нелёгкое дело – укрощение умывальника. Этот предок Мойдодыра был похож на продолговатую кастрюльку, в дне которой была проделана дырка: в неё был вставлен штырь, и его надо было ладонью поднимать вверх (внутрь) – только тогда по нему текла вода. Чтобы умыться, надо было ухитриться набрать полные ладони. При этом много воды лить было нельзя: внизу, под умывальником, стояло ведро, и его приходилось выносить на улицу и выливать, иначе избе грозил потоп. Да и в сам умывальник постоянно надо было подливать воду, которую набирали в колодце на огороде. В общем, кошмарно и жутко неудобно. Зато вода не пахла хлоркой, её можно было пить прямо из колодца, не фильтруя и не кипятя.