Фрау Хельгу, как и других немцев, выселили в Томск, там она и умрёт – эта русская немка, окончившая Смольный институт благородных девиц, влюблённая в русскую литературу, особенно поэзию.

Мама не могла покинуть врачебное поле боя и отправила меня со своей двоюродной сестрой Ниной в Казань, куда эвакуировали Ленинградский оптико-механический завод, выпускающий столь необходимые Красной армии оптические прицелы. Нина была на заводе ведущим инженером-оптиком.

После полного снятия блокады в сорок четвёртом завод вернулся в Ленинград.

Я снова жил с любимой мамой. Мама привела меня в детский сад, выбрала мне шкафчик-раздевалку с опознавательной картинкой в виде якоря. В детском саду и первые два класса школы (я стал первоклассником в год Победы, в сорок пятом) был на продлёнке – мама отводила меня с утра и заходила за мной после работы. Но иногда меня сопровождала Сима Львовна в свободное от театра время. Сима Львовна была артисткой Ленинградского театра музыкальной комедии, работала в театре всю Блокаду, с концертами прибывала на передовую. Дом, где она жила, был разрушен в Блокаду очередной бомбёжкой, во время спектакля, и её поселили в комнате фрау Хельги.

Когда перешёл в третий класс мама и Сима уже не провожали меня в школу. Я мог спокойно прогуливаться до угла Невского и Литейного, так и познакомился с Гришей.

***

После прогулки в саду больницы возвратился к дяде Грише, он с удивлением переспросил:

– Отец был моряком?

– Да, он погиб при Таллинском переходе.

– При Таллинском переходе? Как его называли?

– Сергеев, Борис Сергеевич.

– Сергеев? Борис Сергеевич? Так он же был командиром нашего тральщика.

Посетителей не было, и Гриша пригласил:

– Да, ты заходи, хлопец, сидай.

(И в который раз открыл заветную коробочку).

– Я был радистом. Проклятый немец подбил нас!

Далее пересказываю его рассказ по памяти:

Впереди боевого строя всегда тральщики – обезопасить путь от мин. Нас и бомбили, и обстреливали в первую очередь, шлюпку смыло. Командир приказал всем оставшимся в живых спасаться вплавь. Я оставался в радиорубке, передавал сигналы другим кораблям и транспортным судам, но командир приказал – покинуть борт, сам продолжал посылать сигналы, призывая корабли и транспортные суда спасать нас, плывущих над минами, под бомбами и непрерывным обстрелом. Меня спасли – я ведь был пловцом, доплыл до транспортника, заметили, бросили канат…

Но сначала о Борисе Сергеевиче. Шквал огня не прекращался. Артиллерия подбила наш тральщик во второй раз. И Борис Сергеевич погиб.

Многих мы потеряли в этом прорыве. Решение о переходе запоздало, на следующий день немцы уже прорвались в Таллин, накануне Финский залив, выход из порта фрицы плотно заминировали.

В первый день, по непонятной причине, авиация не оказала поддержки, да и слабой оказалась… Поначалу не так уж мало было наших самолётов, но Юнкерсы легко сбивали не умеющие пикировать Ил-ы.

Немец продолжал бомбить корабли и после прорыва. В Кронштадте взяли радистом на флагман – крейсер «Киров», тряхнуло и крейсер. На посту был ранен, перевязали, отправили в госпиталь, но гангрена одолела. Пришлось от стопы до колена – оттяпать…

Все с тральщика, кто остался в живых, обратились в штаб – наградить Сергеева, настоящий командир, геройски погиб. Но пока не слышно… Да, преступно не подготовлены мы были к войне… 2^>*

– А теперь иди! Я ведь и маму твою, кажется, знаю, лежал в Академии.

***

– Мама, дядя Гриша рассказал, папа был командиром их корабля и спасал всех, а сам погиб.

Это были первые слова, с которыми я встретил маму вечером.

– Знаю, сынок. Он лежал у нас в хирургии, пришлось ампутировать ногу ниже колена, начиналась гангрена. О Грише заботилась и ухаживала за ним Антонина Ивановна – мама Веры, очень опытная медсестра.