– Не хотели бы господа подкрепиться? – спросила монна Катерина.

Сказав, что они уже завтракали, Макиавелли отказался. Но гостеприимный хозяин уговорил его выпить хотя бы стаканчик вина – оно ведь еще никому не повредило.

– Аурелия, пойди скажи Нине, – улыбаясь, обратился он к жене.

Молодая женщина вышла, и Бартоломео вновь заговорил о жилье для Макиавелли.

– Это невозможно, – покачала головой монна Катерина. – Во всем городе не осталось ни одной свободной комнаты. Хотя, постойте. Может быть, Серафина согласится поселить их у себя, ведь мессер Никколо – важная персона, а этот юноша – ваш кузен. Правда, до сих пор она отказывалась сдавать комнату. Только на днях я стыдила ее за это. Сейчас люди отдадут что угодно за крышу над головой.

Как объяснил Бартоломео, монна Серафина – вдова одного из его посредников в Леванте – живет в принадлежащем ему доме. Ее старший сын работает в конторе Бартоломео в Смирне, а двое младших – мальчик, готовящийся стать священником, и девочка лет четырнадцати – живут вместе с ней. Из-за детей Серафина и отказывалась пускать в дом чужих людей, опасаясь их дурного влияния.

– Едва ли она откажет вам, сын мой, особенно если вы проявите должную настойчивость.

Обращение монны Катерины к этому толстяку как к своему сыну вызвало улыбку Макиавелли: если она и родилась раньше Бартоломео, то не больше чем на два или три года.

– Я отведу вас к Серафине, – кивнул Бартоломео. – Думаю, мы все уладим.

В комнату вошла Аурелия, следом за ней служанка с серебряным подносом, на котором стояли бокалы, бутылка вина и блюдо со сладостями. Аурелия села и продолжила вышивание.

– Мессер Никколо привез полотно, дорогая, – сказал Бартоломео. – Теперь ты сможешь сшить мне рубашки.

Аурелия улыбнулась, но ничего не ответила.

– Позвольте мне показать вам, какая она искусница. – Бартоломео подошел к жене и взял ткань, над которой она работала.

– Нет, Бартоломео, это же не твоя рубашка.

– Если мессер Никколо никогда не видел женского белья, то ему пора расширить свой кругозор.

– Я женат, монна Аурелия, – улыбнулся Макиавелли.

– Обратите внимание на красоту и изящество рисунка.

– Неужели она придумала это сама?

– Конечно. Она у меня просто чудо.

Макиавелли не замедлил высказать восхищение мастерством Аурелии, получив в награду улыбку ее прекрасных глаз. Когда вино было выпито, а сладости съедены, Бартоломео предложил пройти к вдове Серафине.

– Ее дом совсем рядом, – сказал он.

Мужчины спустились вниз, пересекли маленький двор с водоемом и через калитку вышли в узкий переулок. Напротив в заборе оказалась другая дверь.

– Нам сюда, – пояснил Бартоломео.

Такое жилище как нельзя лучше подходило Макиавелли. Тут он мог принимать гостей без излишней огласки. Бартоломео постучал, и минуту спустя дверь открыла высокая седая женщина с бледным морщинистым лицом и потухшими глазами. Подозрительный взгляд, которым она встретила незнакомцев, исчез при виде Бартоломео, и она пригласила их войти.

– Это мессер Никколо Макиавелли, первый секретарь Второй канцелярии, посол Флорентийской республики, а юноша – мой кузен, племянник моего близкого друга и родственника Биаджо Бонаккорси, – представил их Бартоломео.

Монна Серафина провела гостей в дом, и Бартоломео сообщил о цели их визита. Она нахмурилась:

– Мессер Бартоломео, вы же знаете, я всем отказываю. В доме маленькие дети. А я ничего не знаю об этих людях.

– Я знаю, Серафина, я знаю… и могу поручиться за них. Пьеро – мой кузен. Он станет другом твоему Луиджи.

Серафина продолжала упрямиться, а Бартоломео с добродушной непосредственностью втолковал ей, что дом принадлежит ему и он может выставить ее на улицу, а сына выгнать с работы. Серафина тяжело вздохнула и с мрачной улыбкой сказала, что рада услужить Бартоломео и его друзьям. Все устроилось как нельзя лучше: Макиавелли получил комнату и право пользоваться гостиной. Пьеро поселился с Луиджи, а для слуг Серафина обещала постелить на чердаке матрацы. Правда, за жилье она запросила чересчур много, но Макиавелли торговаться не стал. Он прекрасно знал: хочешь завоевать чье-либо расположение – дай себя обокрасть. Монне Серафине пришлось уступить Макиавелли свою комнату, а самой с дочерью перебраться на первый этаж.