Вчерашнее оживление мучительного стыда настолько испортило Кире настроение, что сегодня утром оно, несмотря на освежённое сном сознание, осталось таким же скверным и, подпитавшись отдыхом, начало теребить её с новой силой. Кира была настолько подавлена, что, выйдя утром из лифта на двадцатом этаже и зайдя в широкий коридор между лифт-холлом и их открытым офисом, не сразу услышала, что кто-то звал её по имени.

– Кира! Не проснулась, что ли?

Это была Тина, которая шла настолько быстро, насколько ей позволяли высокие каблуки её туфель.

– Ой. Извини. Наверное, правда не выспалась. Привет.

– Как настроение с утра?

– Да так… Иногда бывает лучше.

– А я только что в лифте все двадцать этажей терпела женщину, от которой так разило табаком, что я сомневалась, что доеду. Ты куришь?

– Нет.

– И правильно. Я тоже не курю.

– Я, правда, знаю, где курилка, – с лёгкой улыбкой добавила Кира, боясь показаться слишком сухой: она не любила демонстрировать другим своё плохое нестроение.

– Ты имеешь в виду крышу?

– Да.

– Ты же знаешь, что там не только курилка?

Кира внимательно посмотрела на свою начальницу и пару раз непонимающе хлопнула веками.

– Правда?

– Курилка – по центру. По бокам там очень даже неплохо: столики и все дела.

Во второй половине дня Кира, следуя установившейся привычке, купила в торговом автомате коробочку сока. Доехав до последнего этажа, она пошла исследовать крышу. Открыв тяжёлую металлическую дверь и отмахнувшись от накинувшегося на неё потока дыма, она сразу же свернула налево и вышла к боковой части крыши, которая тоже была обтянута высокой сеткой, но по которой, преимущественно у са́мой сетки, были расставлены столы и стулья. Выбрав место так, чтобы любоваться наиболее удачным видом на город, Кира открыла сок и приготовилась освобождать голову от наседающих мыслей – они донимали её настолько навязчиво, что ей захотелось попробовать медитацию. Глубоко вздохнув и сконцентрировавшись на уходящих вдаль зданиях, она услышала стук каблуков, который с каждым шагом становился всё отчётливее. Повернув голову, она увидела Таню, которая уже успела дойти до её столика и стояла, скрестив на груди руки и перенеся вес на одну ногу.

– Привет.

Кира хотела спросить «Чем обязана снисхождением?», но, ещё раз попеняв себя за плохое настроение, ответила:

– Привет.

– Как мы с тобой недавно столкнулись, да?

В голосе Тани чувствовалась лёгкая мягкость, как будто бы она была заинтересована в продолжении этого диалога и не хотела отпугивать собеседницу своей обычной холодностью.

– Не говори.

Таня, не спросив разрешения, села напротив.

– Помнишь, я тебя спрашивала, как тебе здесь?

Кира почувствовала сильное желание отпарировать колким «я удивлена, что ты помнишь», но, не поняв, откуда в ней было столько неприязни по отношению к Тане и решив, что ответ крылся в её манерах, снова попеняла себя за вырывающееся наружу дурное расположение духа и сказала:

– Помню, конечно.

– Я тогда спрашивала про крышу. А сейчас спрошу про место в целом: как тебе здесь?

– Хорошо, – сухо ответила Кира: помимо дурного расположения духа её дружелюбию препятствовала предвзятость по отношению к собеседнице – ей казалось, что за этой безупречной внешностью скрывались презрение и язвительность.

– Успела с кем-нибудь сойтись?

– Да. С Тиной.

– М. С Тиной, – повторила Таня и на миг приподняла брови: в искреннем ли одобрении или с едкой насмешкой, Кира так и не смогла понять.

Таня быстро встала из-за стола: Кира впервые увидела, как она делала что-либо без своей привычной неторопливости.

– Извини, что отвлекла от перерыва, – сказала она и ушла, оставив Киру в недоумении, которое, под весом её непроходящей неудовлетворённости собой, длилось не более десяти секунд.