– За Гельмута не переживай, – ответила Мэд, глядя мне в глаза. – Ты его плохо знаешь. А этот Глушков меня не интересует. Он сам выбрал свой путь. Пусть загибается…

Мэд, оказывается, была жестокой девочкой. Она стянула зубами рукавицы, двойным узлом привязала конец веревки к карабину на своей обвязке, подняла подбородок, сдвинула очки на лоб.

– Поцелуй меня, – попросила она.

Если бы мы не вляпались в эту скверную историю, я никогда бы не узнал, насколько талантлива Мэд как артистка. К группе она шла медленно, сильно припадая на "больную" ногу и при этом очень натурально вздыхала и постанывала. Несчастный гроссфатер, не ведая об игре, всерьез воспринял виртуальные страдания внучки и, завидев ее, кинулся к ней, тотчас провалился сквозь фирновую доску, упал плашмя, снова поднялся на ноги.

– Девочка моя! – кричал он. – Что с тобой?! Ты цела?! Ты сильно ушиблась?!

Мэд упала ему на руки. Я, невольно включаясь в игру, помог Гельмуту донести ее до нашего временного бивака. Мы опустили девушку на рюкзак.

– Черт возьми! – заворчал Тенгиз. – Что с ней? Куда она свалилась?

– Дайте пить! – попросила Мэд, облизывая губы, которые минуту назад я целовал.

– Что она говорит? – спросил Бэл, толкая меня в плечо.

– Она просит пить.

– Переводи без напоминания, – с угрозой добавил он, снимая с поясного ремня флягу.

Мэд сделала несколько глотков, схватилась за руку деда и попыталась встать, но в ту же секунду вскрикнула и снова села на рюкзак.

По-моему, она опасно переигрывала. Террористы вполне могли ее пристрелить, как обузу. Я пошел на помощь.

– Где болит? – спросил я по-русски, опускаясь перед ней на снег. – Коленка?.. Идти сможешь? Надо идти, Илонна! Ту муст геен, понимаешь меня?

И сдавливал пальцами ее ногу, будто сквозь брючину проверял, цела ли кость и не растянуты ли связки.

Бэл и Тенгиз лапшу заглотили и не поморщились.

– Глубокая трещина? – поинтересовался Бэл.

– Метров десять, – не моргнув глазом, ответил я.

– Странно, что вообще жива осталась. Будешь ей помогать, понял? Можешь переложить ее вещи себе.

Удружил, сука! Мэд, к счастью, не воспользовалась ситуацией и сказала:

– Не надо. Я способна нести рюкзак сама.

– Вольному – воля, – ответил Бэл, когда я перевел ему слова немки. – Но идти будем быстро.

Опираясь на мое плечо, Мэд встала, вялыми движениями отряхнула с пуховика снег. Я снял рукавицы и помог ей надеть рюкзак. Незаметным движением девушка поймала мои пальцы и крепко сжала их, словно хотела поблагодарить и напомнить, что мы теперь союзники.

– Вперед, потомки тевтонского ордена! – крикнул Тенгиз и подергал за веревку, словно впереди него стоял не Гельмут, а конь. Это, конечно, было совпадением, но вслед за его словами до нас донесся раскатистый гул, словно горы начала бомбить гроза.

Тенгиз затих, подняв палец вверх.

– Это что еще такое? – спросил он. – Неужели мое эхо?

– Это сошла лавина, – сказал я, застегивая на поясе опорный ремень рюкзака. – Из-за того, что ты орешь, как бегемот.

– Кончай пургу гнать! – не поверил Тенгиз.

– Ну-ну, – зловещим голосом предупредил я. – Ты в этом еще убедишься.

– Хочешь сказать, что от моего голоса может сойти лавина?

– Да, от голоса, от крика, свиста. И, тем более, от автоматного выстрела. Это я тебе гарантирую.

– Бэл! – негромко позвал Тенгиз, криво усмехаясь. – Ты слышишь, куда он клонит? Из автомата, говорит, палить нельзя, иначе лавиной накроет.

Я пожал плечами, мол, мне добавить нечего, и с дураком разговора не получится.

– Правильно говорит, – ответил Бэл и, неожиданно сдернув автомат с плеча, дал короткую очередь вверх. Глушков вздрогнул и зачем-то присел, словно опасался, что лавина может снести ему голову. Шипящее эхо волнами покатилось по контрфорсу, заметалось в кулуарах и растаяло всреди голубого хаоса ледопада.