Тем временем, шайтан-арба благополучно домчалась до отдела. Когда полицейские вылезли из машины, Алексей уже стоял около крыльца со своим деревянным спутником и ждал конвоиров. Нет-нет, повозка у крыльца и остановилась, никакой мистики, просто полицейские слишком устали и всё делали неторопливо.

– Я сам, – промычал Величко своему напарнику. – Отгони машину.

– Добро.

И стальной конструктор уехал восвояси. Меж тем, троица поднялась по ступеням, ведь три же объекта. Зайдя вовнутрь, капитан попросил у Алексея стул:

– Я… это…, потом…, короче…, – опер безуспешно попытался сформулировать мысль, никак не получалось.

– Конечно.

Узник расстался со своим новым приятелем: «Прости меня стул. Домашний брат, похоже, так и останется без пары. Или не останется?»

Величко поволок обнову в дежурку.

– Слышь, Бутыркин, за мной будет.

– Когда заберёшь? – вяло поинтересовался молоденький лейтенант.

– Не знаю, поставь в угол и смотри, я не забуду, – опер поглядел на Алексея. – Мне надо задержанного определить.

– Какие проблемы, куда его?

– Коряга сказал в пытошную, – Величко ещё раз посмотрел на Алексея: ему всё время казалось, что тот сейчас вдруг испарится, но арестант спокойно стоял с ничего не выражающей маской на лице.

Полицейский не понимал, что интрига является единственным способом разнообразить существование. Не для всех, естественно – для нашего героя. Поэтому Алексей предпочитал почти никуда не лезть и ничего заранее не просчитывать. Жить просто неинтересно становится. А энергии уходит – ууу! Не один ядерный реактор под боком должен быть и оператор, соответствующий объёмам. Но про расчёты и возможности позже, не время сейчас.

Умиротворённый узник, услышав слово «пытошная», оживился. Нет, не бесшабашный мазохист, не бесчувственный истукан, тело стало намного восприимчивее. Просто событие неординарное. Тебя вот, дорогой друг, на улице поймают, наденут мешок на голову, повезут пытать. Автор считает, ты тоже оживишься.

Полицейские, меж тем, забрали у задержанного документы и отконвоировали в комнату с шутливым названием. На двери кабинета, каким-то приколистом был мастерски нарисован эшафот и петля, правда, без гостя. Гости ведь постоянно меняются. Оптимистическое художество.

Жизнь в отделе не бурлила, поскольку воскресный вечер как-никак.

«Вообще, непонятно, зачем пытать человека сегодня, если можно отложить на рабочий день? Трудоголики какие»

В одиночестве Алексея решили не оставлять, опер там наплёл про арестанта с три короба. Таким образом, за открытой дверью, в коридоре прогуливался унылый сержант.

«Скоро высшие чины понаедут, наверное. Сколько почестей. За что?»

Отдел скоропостижно скончался, наступила мертвая тишина. Ненадолго, но мы не станем её слушать.

* * *

Комната внутри напоминала, ну, даже не знаю – тот, кто её ремонтировал или оформлял, сделал всё, чтобы временно прибывающий ни на что хорошее в своей жизни больше не рассчитывал. На двери не виселицу надо было рисовать, а изречение, к примеру: «Оставь надежду всяк сюда входящий»[9]. Грязно-зелёные стены цвета закопченной травы, ржавая решётка на окне почти под потолком, тусклая единственная лампочка без колпака, металлический стол, перед ним закреплённый в полу непонятного цвета и сделанный из непонятного материала табурет. Не забудем, конечно же, старую чугунную батарею у стены, всю в потёках. Интересно, сколько народу здесь перебывало, у батареи? Автор вам не ответит. Просто представьте…

Послышался нарастающий беспорядочный шум-гам, вскоре переросший в чьи-то оправдательные объяснения. Внезапно в двери влетела «коряга». Извините. Конечно, чинно и важно зашёл Вячеслав Анатольевич Корякин, правда, с нездоровым блеском в глазах, которые явно гласили: «Ну, наконец-то я тебя нашёл, родной!» – оставалось только расцеловать узника и пуститься вместе с ним в пляс.