Маня разрыдалась в ложе и после того шесть недель вылежала в нервной лихорадке.

Н. С. Лесков

В доме, в котором жила Мари Энгель, стояла темнота. Вправо коридор, влево коридор, и между ними хлипенькая лестница. Рене сделал шаг, но вздрогнул, когда его окликнули. Из левого коридора к нему шла худая женщина с небольшим ручным фонарём.

– Кто вы? ― спросила она строго.

– Я ищу Мари Энгель.

Женщина бросила обеспокоенный взгляд на верх лестницы и скорбно сжала губы:

– Не ходите туда.

– Почему? ― неприятное предчувствие заставило его встревожиться.

Женщина вздохнула:

– Там чёрная лихорадка. Никто не выходит. Вечером я приношу немного еды к двери. Наверное, Эльза её забирает. Я хотела позвать доктора Флэтча, но его опять забрала полиция. Впрочем, уже слишком поздно.

Рене отвернулся и быстро стал подниматься наверх под предостерегающие крики женщины. Лестница натужно скрипела под его тяжёлыми шагами. Под самой крышей было две комнаты. В одной никто не открыл, а дверь второй спустя несколько минут открыла девчушка лет семи-восьми со взъерошенными медовыми кудряшками и заплаканным лицом. Тем не менее, она смерила Рене строгим взглядом и неумело сделала книксен:

– Здравствуйте.

– Доброй ночи. Здесь ли живёт Мари Энгель?

Девочка дёрнулась, словно не знала, отойти или наоборот ― захлопнуть дверь.

– Да, мистер…

– Кафер.

– Да, мистер Кафер. Но сейчас она немного больна. Передайте вашу карточку, и я…

– Позволь, ― Рене без труда отодвинул девочку и прошел в комнату.

Пахло горелой кашей, сыростью, кровью и болезнью. Мари лежала, скинув с себя одеяло и плотно закрыв глаза. Чёрная лихорадка проступала чёрными же пятнами на бледной тонкой коже, розовой пенкой на губах и тяжёлым частым дыханием. Рене коснулся её щеки, но девушка осталась безучастной к этому. На прикосновение кожа отозвалась мгновенно возникающим кровоподтёком.

– Она вас не узнает, ― сказала девочка, неестественно спокойно для ребенка. ― Меня уже не узнаёт. Я доктора хотела позвать, а он не пошёл.

Много лет спустя Рене часто возвращался к этому моменту, который тогда не считал поворотным для своей жизни. Казалось, он действовал по инерции, мало задумываясь о последствиях. Была ли то рука судьбы, которая нечасто подбрасывала ему невнятные подсказки, или совершенная случайность, в которую сам никогда не верил, но окажись он там ещё раз, то не смог бы поступить иначе.

– Собери вещи, свои и её, ― обратился он к девочке и добавил: ― Я заберу вас отсюда.

Та нахмурилась:

– Зачем?

Рене бережно завернул Мари в одеяло. Движения заставили её кашлять, а всё тело сотрясла странная судорога.

– Я, девочка, не люблю повторять дважды. Вряд ли здесь ей кто-нибудь поможет.

Вещей едва набралось на одну сумку. В последний момент девочка взвизгнула и с криком «забыла!» бросилась куда-то в угол, чтобы достать оттуда позвякивающий мешочек. Извозчик нервничал ― это было видно по тому, как он сжимал под шубой пистолет и нервно озирался.

– Чегой-то так долго? Давайте быстрее, господинушка. Тута, знаете ли, народ шальной обитает. Может и того…

Мужик выразительно провел пальцем под подбородком.

– Поговори мне ещё, ― буркнул Рене, крепче прижимая к себе драгоценную ношу.

Девочка прильнула к заиндевевшему окну экипажа и с чисто детским восторгом взирала на проносящиеся мимо улицы.

– Это ведь тебя Эльзой зовут? Кто ты?

Она встряхнула кудряшками и обернулась:

– Да, это я. Я ― сестра.

Сестра. Ему только детей для полного счастья не хватало. Рене прижался лицом к Машиной макушке. Жар чувствовался даже сквозь два одеяла. Горячее дыхание на шее и хрип, неприятный такой, свистящий, не предвещающий ничего хорошего. Пахло сладко, немного ванилью, горелой кашей и почти не пахло цветами. Он физически ощущал, как болезнь пожирает её. Лишь бы не было поздно. Эльза, не отворачиваясь от окна, грустно, но спокойно спросила: