Веня не заметил, как упустил струю, от которой в штанине тяжело, будто от компресса, потеплело.

Не видя иного варианта избавления от волосатого демона, Брошкин выложил всё, что знал о часовщике Юрии Юрьевиче, проживавшем в верхней части города рядом с постоялым двором. Разумеется, о связях Караваева с белой контрразведкой Веня умолчал, равно как и о цели конспиративной встречи с ним.

Суровый следователь кивал в такт всхлипам подследственного, поощряя к подробностям. Когда поставленный на правеж замолк, сотрудник ЧК откинул на чернильном приборе бронзовую крышку, погрузил в неё перо, встряхнул волосами, слипшимися в воронье крыло, и приступил к документированию.

С миру по нитке – голому рубашка. Тряхнув в Белгороде и Харькове вербовочные бюро, ротмистр Корсунов вернулся в полк с шестью солдатами, ранее служившими в кавалерии. В силки попался даже родимый новгородский драгун, пристроившийся в полиции. Выдернуть ловчилу с тёплого места удалось благодаря приказу главкома, запретившему службу в страже лицам, годным к строевой.

Вся шестёрка была безлошадной, но выглядела прилично. Кузьмин чохом определил новичков во взвод разведки, к вахмистру Сагановичу под начало.

Корсунов продолжил знакомство с эскадронами. Командир третьего – поручик Тунгушпаев отдавался службе без остатка. Его подвижничество приносило осязаемые результаты. На учении гусары хорошо показали себя, особенно в пешем строю. Конниками пока они были среднего качества.

Но настораживала суровость Тунгушпаева с солдатами. За малейшую провинность он ставил «под шашку» при полной боевой выкладке. Вместе с тем оскорблений и мордобоя нижние чины его эскадрона не знали.

Ротмистр предположил, что поручик – скороспелый продукт гражданской междоусобицы. Хвать, оказался тот коренным ахтырцем[89], имевшим за плечами Тверское кавалерийское училище. Выпущен был корнетом под занавес 1916 года.

Ничего сверхъестественного в том, что офицером императорской кавалерии стал инородец, не было. Мировая война открыла двери престижных военных учебных заведений представителям всех сословий и разного вероисповедания.

Тунгушпаев к тому же имел влиятельного покровителя. В младенчестве он был взят на воспитание аристократом известной на юге России фамилии, князем N. Получил качественное домашнее образование, владел тремя европейскими языками, музицировал, разбирался в коневодстве и виноделии. Вероятно, из него готовили управляющего крупным имением.

С конца шестнадцатого года ахтырские гусары действовали на Румынском фронте. Судя по «клюкве»[90] и Станиславу третьей степени с мечами, корнет Тунгушпаев там проявил себя достойно.

Спустя месяц после большевистского переворота он оставил полк, проживал в Пятигорске у родни. В отношении новой власти держал нейтралитет, ошибочно полагая, что такой расклад её устроит.

В октябре восемнадцатого князь N был казнён у подножия горы Машук в группе заложников вместе с генералами Рузским и Радко-Дмитриевым. Тунгушпаев не стал жертвой террора чудом.

После освобождения Северного Кавказа от красных он поступил в Добровольческую армию. Воевал в кубанских конных частях генерала Покровского. За отличия в боях был произведён в следующий чин.

В мае 1919 года в сражении за станицу Великокняжескую получил пулевое ранение в бедро. В госпитале подхватил тиф, сперва – «exanthematicus»[91], потом – «recurrens»[92].

По выздоровлении Тунгушпаев подал рапорт о переводе в регулярную кавалерию. Прошение попалось на глаза Кузьмину, к формированию которого пристало четверо ахтырцев – подпрапорщик и трое гусар. С учётом объявившегося поручика полковник загорелся идеей третий эскадрон сделать гусарским.