Таковым, без сомнения, являлся вахмистр Саганович. После выполненного упражнения он тщился выглядеть равнодушным, в целом это ему удалось, только глаза проблёскивали жёлто, как у камышового кота.

Прутья в стойках быстро заменили, и на полосу вышел старший унтер Пышнограев. Он тоже срубил все лозины, правда, у двух вершинки повисли на шкурке коры. На соревнованиях такие удары штрафовались.

Корсунов зычно похвалил Пышнограева, мысленно открыживая: «Ну вот, пара рубак в эскадроне имеется».

Шестёрка служивых кавалеристов показала себя середнячками. Фасонистый юнкер Белораменский заметно нервничал на старте, опасаясь скиксовать. Он попытался продемонстрировать удар с оттяжкой, что едва не привело к травмированию коня. Тем не менее два прутка юнкер ссёк.

Потом начался бесплатный балаган. Необходимость менять лозу в держателях отпала, горе-джигиты если и попадали палашами по мишеням, то лишь раскачивали их. Большинство сельских парней проносилось по дорожке, не успевая нанести ни одного удара. Ефрейтор Рыбалко предварил заезд кичливой фразой: «Учитесь, хохлята». Выпучив глаза, помчался, страшно взмахнул саблей и снёс лошади кончик уха.

Когда подошла очередь «добровольчиков», цирк превратился в сплошной смертельный номер. Двое вольнопёров на скаку полетели из сёдел, первый отделался испугом и парой синяков, второй расшибся крепко, ударившись спиной. Когда увечного потащили с поля на носилках, Корсунов подумал, что во избежание необратимых потерь учение надлежит прекратить, тем более на полосу выезжал Фиргер. Белый как мел очкарик и палаша из ножен не успел выдернуть, как жеребец, заржав, понёс его в сторону конюшни, подкидывая задом, отчего доброволец запрыгал мешком с картошкой.

– Довольно, вахмистр! – Корсунов отмахнул свёрнутой плетью.

Саганович, прежде чем отдать команду, мазнул офицера взором, в котором читалось ехидное торжество. Парировать нахальный взгляд репликой: «Теперь ясно, чего каждый стоит» ротмистр счёл ниже собственного достоинства.

Он приказал немедленно заменить коня Фиргеру. Вместо дурного высокорослого Голиафа под седло неумёхе дали покладистого меринка Гвидона.

Тщательно осмотрев лошадей эскадрона, Корсунов выявил трёх чесоточных и столько же с набивками[69]. Отрядил их в ветеринарную часть. Из драгун крестьянского сословия нашёл пару имевших представление о кузнечном деле. Эти отправились для обучения на кузницу, открытую при лазарете.

Затем в столовой провёл лекцию об истории создания Добровольческой армии, её руководителях, боевых традициях возрождаемого полка и о целях борьбы. У сидевших впереди мальчишек-вольнопёров загорелись глаза, мобилизованные же смотрели недоверчиво.

Один из них, с пшеничными усами скобкой, отважился спросить:

– Так што, хосподин ротмистр, побьём мы ускорости краснюков, и што с землицей станет с панской, которой мы попользовалися? Взад её ворочать придётся али как?

Корсунов ответил, что все вопросы государственного устройства, в первую голову аграрный, решит всенародно избранное Учредительное собрание. А добывшая победу армия проконтролирует, чтобы принятые законы были справедливы. Судя по глухому ропоту на задних рядах, разъяснение селян не удовлетворило.

Впрочем, ротмистр, до последних дней служивший в «цветной» части, где большинством бойцов двигали идейные соображения, не придал реакции значения.

Он прозанимался с эскадроном до самого отбоя, а наутро явился к командиру полка. На правах первого помощника зашёл без доклада.

Кузьмин, ранняя пташка, корпел над документами. Военное строительство требовало колоссальной переписки с вышестоящими штабами.