Вот тогда и произошел этот налет. Они только уселись в кафе за чашкой какао, как в ушах зазвенело. Из всего, что произошло дальше, в памяти Орлиевского осталась именно эта картина – летящая в Илью оторванная рука девушки, которая сидела только что рядом с ними. Ошметки плоти, покрывшие его лицо. Дикий животный вой людей и истребителей, звон стекла и грохот обрушившихся перекрытий. Потом тишина. Везде раскуроченные остатки тел. Их много, они повсюду. А они с Ильей, абсолютно целые, одни посреди этого мертвого пространства, покрытые кровью и тишиной. Тишиной, разрывающей душу и мозг.

Илья заговорил только на следующий день. Уже в самолете, летящем в Сан-Франциско, он вдруг спросил, впервые за сутки подав голос:

–Она теперь калека?

–Та девушка? – переспросил Орлиевский, впрочем, сразу поняв, о ком речь. – Думаю, она умерла.

Илья вздрогнул, помолчал, и быстро выдохнул:

–Так лучше.

–Не думаю, – покачал головой Григорий. – Жить всегда лучше.

Илья не ответил. Они больше никогда не говорили об этом. Ни о девушке, ни о налете. А вот о не зависящем от любых условий взлете говорили всегда. Через пару лет, когда уже пришла очередь Ильи брать боем колледж, он пошел на смежную специализацию, хоть и в другой университет, в Бостон. И уже там, прекрасно совмещая это с учебой, занимался всеми видами полетов, от катаний на кайте до дельтаплана, испытав на себе все, вплоть до свободного падения с горы. Григорию иногда хотелось прикончить его самому, быстро и надежно отвернуть голову, только чтоб не видеть записей с налобной камеры брата, как тот спускается с горы без лыжни, среди валунов, под диким уклоном. Сам он всегда был далек от такого экстрима, хоть сам процесс его завораживал.

Собственно, приобрести шаттл тоже была идея его маленького братишки.

Как и пройти школу астронавтов. Денег последний проект, выпестованный во время войны и даже в чем-то благодаря ей, принес такое количество, что можно было позволить себе больше, чем рисовали самые смелые мечты Орлиевского. И вложение средств в новый тип кораблей было очень верным с точки зрения тенденций космоса. К 2028 Орлиевский стал обладателем 2х шаттлов транспортников, членом Трансатлантического Космического Альянса, имел сенсор-допуск пилота высшей категории. И команду из четырех человек, ближе которых у него не было никого. Второй пилот Илья Орлиевский, механик Адэхи Родригес и астромедик Анна Валенсия. На каждого из них он мог бы рассчитывать, как на самого себя вплоть до последнего времени.

Вплоть до последнего времени. Григорий поморщился. Последнее время все начало разваливаться на куски, со всех сторон вроде бы четко выстроенной схемы его, Орлиевского, существования наметились надломы и трещины. Рушилось, разваливалось на куски то, что казалось железобетонным.

Илья. Григорий посмотрел на постаревшее, скомканное лицо брата. Ему всего 27 лет, а глаза старика. Во время одного из экстремальных спусков лыжа наехала на валун. Ногу вывернуло, затащило под камень и раздробило настолько, что собрать месиво потрескавшихся костей и хрящей не взялся ни один технолог – ортопед. Это было за пределами возможностей даже этой новой, всемогущей медицины. Но и это не было приговором. Генри Рассел, к которому Григорий немедленно обратился по рекомендации, был настроен оптимистично и утверждал, что процент приживления очень высок, и что уже скоро Илья будет с новой ногой. В это поверили все, кроме Ильи. Он стеклянными глазами смотрел на обрубленное колено и не вступал ни в какие обсуждения. Но и не сопротивлялся чужим решениям, покорно следовал всем рекомендациям, дважды прошел через приживление и все сопутствующие манипуляции и даже ни разу не изрек ничего напоминающего «ну я так и знал». Он просто молчал. Знал, что остался без ноги, и молчал. И Григорий подозревал, что за картина стоит перед внутренним взором брата, хоть они ни разу не заговорили об этом. Илья подал голос только тогда, когда речь зашла о протезе, выдал четкое решительное «нет» и окончательно закрылся. И это был самый крупный отколотый кусок от мира Григория Орлиевского. Было и другое, но это, пожалуй, доставляло больше всего боли.