Затем грохот усилился. Он был вокруг нас, повсюду. Он стучал по земле, как молот, нет, как тысяча молотов, все одновременно.

Где-то вдалеке, гортанный крик разорвал воздух пополам. Крик мужчины, я была уверена. Но никто из нас не крикнул ему в ответ, никто не крикнул, чтобы помочь ему.

Мы все оставались неподвижными и молчали, надеясь, что, что бы это ни было, пройдет, надеясь, что на нас не нападет армия свирепых воинов морков.

Мне показалось, что я находилась под этой машиной несколько часов. Возможно, это были самые длинные минуты в моей жизни, а я ведь пережила апокалипсис, войны, эпидемию, все изменения в нашем мире. Это был первый раз, когда я боялась, по-настоящему боялась до глубины души, что темные морки пришли и собираются убить нас на этой черной улице.

Но время проходило, и звук ударов затихал. Он уносился вдаль, пока мы не перестали слышать ничего, кроме хриплого дыхания, доносящегося со всей улицы. Доносящегося от нас.

Я вылезла из-под машины. Из темноты послышалось шуршание. Мы двигались, пробираясь сквозь тьму, чтобы найти того, кто кричал.

Это был Борис. Он лежал посреди дороги, окровавленный, разорванный. Даже при слабом свете фонаря было трудно переварить, как он выглядел. Изуродованный.

Алена не могла этого вынести. Она вырвала всю скудную еду, которая была в ее желудке, и она разбрызгалась по всей дороге. Несколько капель упало на мои ботинки. Я чувствовала их, как капли дождя, падающие с неба.

Борис был практически мертв. Он хрипел, с трудом дышал. Кости были сломаны по всему телу. Запястья были раздроблены, ноги согнуты под странными углами.

«Лошади», – прохрипел он. «Лошади.»

На мгновение, я задумалась, спит ли он, или его разум унесся в место, где нет боли и есть только красота. Но потом, я осознала стук, дребезжание окон, крик и искалеченное тело Бориса. Бег лошадей.

«Его растоптали», – сказал Петр. Сорокалетний мужчина был нашим самым властным из нас, выживших. Думал, что правит племенем, воображал себя нашим альфой или кем там еще. Но тогда, с ним никто не спорил. Потому что он был прав.

Петр шагнул вперед. Он «избавил Бориса от страданий». Вот что он сказал, чтобы заставить нас всех почувствовать себя лучше из-за убийства. То, как он так легко вонзил свой клинок в шею Бориса, словно это был нож, разрезающий хлеб. Это было зловещим и темным. Темнее воздуха вокруг нас, темнее самых темных частей меня, которые я скрываю.

И все же, мы не могли взять его с собой. Его тело было переломано, его кости были раздроблены, а его раны убили бы его в течение недели, если бы инфекция не пришла быстрее. Мы знали, что нам нужно было сделать. Борис тоже это знал.

Но все равно умолял о сохранении ему жизни.

Я так и не поняла, почему он оказался посреди дороги. Почему он не побежал, как все мы? Теперь мне интересно, искал ли он Алену, пытаясь спасти ее от того, что надвигалось.

Думаю, я никогда этого не узнаю.

Я решила не вспоминать и пренебречь всеми разговорами о Борисе.

«Откуда ты знаешь, что сейчас ночь?» – спросила я Алену. «Ты сказала, такие ночи.» Она слегка улыбается. Принужденно. Но разве в наши дни все не так?

«По ощущениям, как ночь», – говорит она. Я слышу слезы в ее голосе, и беспокоюсь, что ее голос может сломаться в любой момент. «Мы пришли сюда, достали одеяла и припасы, прячемся. Едим», – добавляет она и поднимает консервную банку, как будто для того, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. «Как устали мои кости. Мое тело болит.» Ее глаза сверкают синим светом, как маленькие газовые огоньки. «Сейчас ночь, я уверена в этом.»

Через мгновение, я просто пожимаю плечами. Она замолкает и ест помидоры, пока в банке не остается даже сока. Затем, она достает свой спальный мешок и ложиться спать.