– ЧТО?! – казалось, Славку поразил удар.

– Что слышали, юноша! – горько усмехнулся доктор. – Только не спрашивайте, как они туда попали. Следов насильственной смерти на теле не обнаружено. То есть, глотать их силой его никто не заставлял. А на вопрос, как тараканы оказались в его желудке, теперь вам, наверное, ответит только Господь Бог…

После того, как славка передал Игорь содержимое своей беседы с патологоанатомом, Мошкарева не переставали терзать сомнения. Ему казалось, что он должен что-то сделать, но не понимал, что именно! Кровь, тараканы… Мистика какая-то! И сны… Сны стали приходить к Игорю каждую ночь, странные и пугающие. Мошкарев их почти не помнил, просыпаясь среди ночи в поту, с бешено бьющимся сердцем. Он долго потом не мог заснуть, вглядываясь в лицо спящей жены, словно пытаясь в нем найди разгадку своих сновидений.

А отношения с Ольгой никак не хотели налаживаться. Мошкаревы почти не разговаривали друг с другом, и инициатором этого был отнюдь не Игорь. После того злополучного вечера Ольга была с ним подчеркнуто холодна, хотя больше и не обвиняла ни в чем. Казалось, смерть Сергея вообще замкнула ее в себе. Ольга могла часами сидеть, напряженно замерев, не воспринимая ничего вокруг, и приходила в себя, лишь, когда нужно было что-то сделать для дочки. Игорю казалось, что его жену что-то съедает изнутри, но никак не мог выгадать время, чтобы попытаться разобраться с этим…

Утро в день похорон выдалось какое-то серое, словно выцветшее. Казалось, что яркие краски мая поблекли, размытые предрассветным туманом. Солнце еще не подняло свой сияющий лик над заволжскими степями, но небо на востоке уже алело мутным багрянцем, пытаясь разогнать черноту ночи. Мир просыпался, словно тяжелый больной, с трудом приходя в сознание. Даже трели соловьев, что все майские ночи напролет наполняли город сверкающими переливами, в это утро были необычайно редкими и приглушенными, словно хрипы умирающего, задавленного подушкой.

Четверо мужиков, одетых кто во что горазд, зябко переминались с ноги на ногу у дверей Серегиного дома. Утренний туман в этот безветренный день пробирал их до самых костей, залезая своими серыми лапами под поношенные свитера и куртки. Мужики курили дешевые сигареты без фильтра, сплевывая табачные крошки прямо под ноги, на асфальтовую дорожку.

– Че они там валандаются? – пробормотал самый младший из них, присаживаясь на ступеньки крыльца. – Давно бы уж копать начали, ё-моё!

– Не ерохтись, Санька, – спокойно урезонил его пожилой плотный мужичок, щелчком забрасывая окурок в клумбу. – Похороны тебе, не танцульки.

– Егорыч, – позвал мужичка один из четверки, выставив на всеобщее обозрение щербину в зубах. – Скажи, что б по стопке налили.

– Без тебя, Щербатый, сообразят, – так же спокойно ответил ему мужик. – Чай, люди солидные. Не шелупонь какая-то!

Четвертый стоял молча, опираясь на штыковую лопату. Казалось, его не интересовало ничего вообще, да и непонятно было, проснулся он уже, или еще спит. Санька запустил в него камешком, подобранным с дорожки, но тот в ответ даже не повернул головы.

– Уймись, олух! – одернул Саньку Егорыч. – Не трожь Ринатку. А то тебе, заместо него, штык дам!

Наконец, дверь дома открылась, и на крыльцо вышел Игорь. Его лицо, словно окаменело, утратив всякое выражение, и лишь глаза выдавали сильную душевную боль, готовую вырваться наружу скупыми слезами. Игорь странно посмотрел на мужиков, словно не понимая, что им тут надо, и лишь после долгой паузы, казавшейся бесконечной, проговорил:

– Давайте, мужики, садитесь в белую «Ниву». Сейчас я вас на место отвезу.