Потом мы выезжаем на открытое пространство, и мои глаза отказываются воспринимать то, что видят. Огромная протяженность серой земли и неба, мерцающего, когда я двигаюсь. Я не вижу этому конца или начала. Это одновременно и отсутствие реальности, и давление вроде скорби. Однажды, когда я была намного младше, может, лет пяти или шести, у меня случилась лихорадка. Я помню, как просыпалась ночью и мне казалось, что моя спальня расширяется и стены одновременно были и клаустрофобными, и пугающе далекими. Вся логика пространства испарилась из моего пылающего, полусонного ума. И здесь у меня возникло такое же ощущение.

Олли соскальзывает со спины Балиуса и идет к этому пространству, вытянув руки. Я понимаю, что он пытается нащупать там инспайра, и внезапно чувство пустоты возникает и снаружи, и изнутри. Это должна была делать я.

Но я лишь спрашиваю:

– Нашел что-то?

Брат качает головой, потом отшатывается назад, словно укушенный.

– Идите посмотрите на это, – кивает он.

Мы все спешиваемся. Почти все лошади непонятно из-за чего нервничают, они тихо ржут и топчутся. Лэм, впрочем, идет за мной, тыкаясь носом мне в шею.

– Встаньте тут, где я стою, – говорит Олли, носком ботинка отмечая место и отходя в сторону.

Самсон смотрит первым, но его резкий вздох ни о чем мне не говорит. Потом он поворачивает меня под нужным углом.

Вид впереди меняется, как мираж. Пустошь обретает знакомый вид: Ричмонд-парк с его пышными кронами и густой травой. Но там ночь, сквозь листву пробивается лунный свет. Я слегка передвигаюсь – и вот я снова на холодном солнце и голой земле Аннуна. Мне требуется пара мгновений, чтобы разобраться, что произошло. Когда я отхожу, чтобы дать Неризан возможность все увидеть, я высказываюсь вслух:

– Это был Итхр.

– Я тоже так думаю, – соглашается Самсон.

– Вы уверены? – спрашивает Олли. – А не может это быть… ну, не знаю, портал в какую-то другую часть Аннуна?

Неризан качает головой:

– Я чувствую, а ты?

Теперь, когда она это сказала, я тоже ощущаю нечто иное, когда смотрю в другую часть Ричмонд-парка. Давящее чувство в глазах, как в момент между сном и явью. Лэм отталкивает меня и сама подходит к нужной точке.

– Лэм, не надо! – предостерегаю ее я, но она принюхивается к порталу – или что это там такое, – а потом сует туда морду.

– Нет! – вскрикиваю я.

Но Лэм, похоже, не чувствует никакой боли. Та ее часть, что осталась в Аннуне, – моя обычная Лэм, гнедая, с редкой шерстью, с одним черным «носком». А голова, что в Итхре, очерчена голубым – это след инспайра, из которого она создана. И она прозрачна – я вижу листья сквозь ее морду. В Итхре она – призрак.

Лэм пятится назад, и ее морда опять становится материальной.

– Да, это так, – кивает Неризан. – Определенно Итхр.

– Но как? – удивляется Самсон. – Это не обычный портал.

– Мидраут, – мрачно произношу я. – Это он устроил. Посмотри вокруг. Он вытянул инспайры из этой части Аннуна.

– Ты думаешь, границы между мирами рушатся? – спрашивает Олли.

Я снова смотрю на дыру:

– Думаю, именно это и происходит.

Это не портал: это брешь.

Ржание Лэм звучит печально, а мы все ошеломленно переглядываемся. Истинность моих слов постепенно доходит до всех. И кажется, что это нечто вроде кульминации всех дел Мидраута – высосать Аннун до того, что можно будет его раскрошить, как сухой лист. Инспайры – это клей, сама сущность Аннуна, без них этот мир не удержится. Мы уже видели нечто подобное, когда сны пытались сбежать от нападения Мидраута, проскальзывая в Итхр сквозь созданные ими самими порталы. Но теперь я гадаю: сами ли они его создали? Или те порталы были началом этого разрыва?