– Соня, – спокойным голосом спросил Илья, – а чьё мёртвое местоположение так и не известно никому.

– Ну как ты мог такое забыть мог, кудрявый мальчик? – Софья так же оставалась наглой, – один из родственников Андрея, старый Казимир Огинский.

– Ну.

– Умер он.

– Это понятно, что умер он. Что с того?

– В том то и мистика, что пышных похорон не было, потому что человек и при жизни стал мрачной легендой, но так и никто не знает, где могила.

– А зачем её искать? Пусть прах покоится с миром, грех тревожить могилу.

– Ты это скажи украинским националистам! – Софья перешла на крик.

Илья сразу замолчал.

Молчание затянулось. Пять минут тишина господствовала в салоне машины.

– Как он?

Софья не ответила.

– Ты обиделась?

– Нет.

– Он что-то сказал? Или ты не спрашивала его про Пекинского и Збарскую?

– Нет. Но он дал мне свой ежедневник, – Софья достала из сумки упомянутую вещь, полученную у Апостола.

– Вот ты молодец. Как я сразу не додумался. Он ведь всегда с этой книжулькой ходил, хоть на концерт, хоть в туалет. Ну, что там, читала уже?

– Только первую страницу, – Софья открыла на титульном листе ежедневник и показала Илье.

– «Ткани мира»? – он громко прочитал, – звучит как название магазина ковров в Пакистане.

– Прекрати свои двусмысленные шутки. Мне они не нравятся.

– Так Андрей всегда так двусмысленно шутит при тебе и при мне. Особенно про мою национальность, как будто мы, евреи, что-то плохое ему сделали.

– Сделали, – Софья ответила с уверенностью в своей правоте. – Нас создал ваш Бог.

– Мля-я-я, вот ты и фрукт, Зимина. Подъезжаем к тебе.

– Поднимешься со мной, жидок, – с ухмылкой сказала Софья.

– Это ещё зачем? Запрёшь в вашем ботаническом саду? Чтобы я умер из-за недостатка кислорода? – Илья начал впадать в панику.

– Я тебя и на парсек не подпущу к декабристам Андрея, он за них спросит даже с Верховного Правителя, и ты про это очень хорошо знаешь. – Софья, видимо, огорчилась. – Должен кто-то расшифровывать пиктограммы Андрея.

– Ты это про записи из его кабинета. Так у него там замков больше, чем в Госбанке. – Илья скептически и не без обоснований заметил, что любые, пусть даже маломальские записи, пометки, просто каракули, а почерк Апостола нельзя иначе охарактеризовать, он скреплял семью печатями с гербом дворянского рода Огинских и запирал на замки, которые можно было открыть лишь медными ключами, выполненными в единственном экземпляре.

– А это нам на что? – Софья с лицом добытчика потрясла перед носом Ильи связкой ключей Апостола.

– Так нечестно, – Вскрикнул Илья, – это дискриминация.

– Заткнись и иди за мной!

– Яволь, Herr оберштурмбанфюрер.

– Свой «Herr» будешь показывать малолеткам, что на Авиаторной стоят как Почётный гвардейский караул.

– Да заткнулся я. Веди меня в вашу Империю старины…

Софья зажгла свечи в рабочем кабинете Апостола. В нехитром светильнике, грозно свисавшем из центра потолка, не было лампочек. Сам Апостол говорил, что ему приятнее работать при свечах, так как свечи горят не так ярко. К тому же дополнительное пассивное освещение было представлено яркими огнями привокзальной площади. Так что рабочий кабинет долгое время оставался самым тёмным помещением квартиры. И самым богатым на запертые замки, которые сегодня открылись.

– А я и не думал, что Андрей может быть евреем, – ухмыльнулся Илья, который рассматривал древнюю карту «Союз Советских Социалистических Республик».

– Завидуй, – не оборачиваясь и открывая последний замок, ответила Софья, – это тебе не малолеток с Авиаторной улицы снимать. – Кто ещё может из твоего расстрельного списка знать про дела тёмные Андрея?