Искушение совести внезапно укололо юное сердце – Дион, еще раз закусив нижнюю губу, неловко подошел к другу и помог отряхнуть одежду. В холодное время года поверх хлопковой белой рубахи тишинцы носили кожух из овчины с теплым меховым воротом. Вся спина Ария испачкалась в снегу, мех кожуха отяжелел, а нарядный узорчатый пояс промок в грязи. Он брезгливо оглядел результат жестокой шутки.

– Снимай, я тебе свой дам, – пробурчал Дион. Заметив протест в глазах друга, он насилу дернул завязку на его шее. – Снимай, не дуйся. Сами мы тебя напужали. А ежли настоятель увидит на одежде будущего волхва грязь, он будет много ругаться, верно?

– А ты?

– А я в твоем пойду. Мне не привыкать.

Арий благодарно взглянул на друга. Все же многое он не понимал в Дионе: сам начудил, а теперь сам же и спасает от позора перед настоятелем.

– Айда уж, – поторапливала их Агния, – скоро урок начнется.

II

Пока одни коротали часы после заутрока за играми, другие искали развлечения в беседах. Федор и Ева отошли от ребят к ручью, протекавшему на границе третьего и четвертого округов. Кругом росли молодые деревья, на редких ветвях уже раскрывались листья. По окраинам ручья растаял снег, местами пробивались первые пучки молодой травы. Утром знахарки попросили Еву собрать раннюю листву для отваров. Не желая участвовать в очередной бессмысленной шалости брата, Федор вызвался помогать девочке, однако в результате просто стоял рядом, неловко переминался с ноги на ногу и забавлял Еву оживленными разговорами. Рядом с ней ему всегда хотелось говорить безо всякого стеснения собственной болезни или своевольных мыслей. Федор знал, что она никогда не осудит.

– Не гляди на него так, Феденька, смущаешь же.

– А чего ж на меня глядит он так? – шепотом возмутился Федор, подставляя ближе корзинку с листиками.

В десяти шагах от них, под тенистыми ветвями ели, сидел на низенькой скамье весьма несуразного вида старичок. Именно он и стал главным предметом обсуждения. А виной всему взгляд – выразительный и открытый, будто одним этим взглядом он хотел что-то сказать, говорил, и Федору даже казалось, что до него доносятся слова, настоящие слова из уст старика. Уж слишком продолжительно он рассматривал ребят.

Поначалу Федор пытался глядеть в ответ, затем думал просто игнорировать, однако все было без толку – этот взгляд касался искательной детской души и не давал совершенно никакого покоя.

– Не гляди ты на него, – унимала Ева. – Это исихаст, он тебе ничем не ответит.

– Какой исихаст? Что такое исихаст? – Федор растерянно вскинул брови. Редко встречалось ему такое, чего бы он не знал раньше друзей. За исключением, конечно, Ария, который и без того всегда узнавал все вперед остальных.

– Настоятель Лука нам намедни гворил, разве ты не слушал? Должно, опять Дион тебя шутками отвлек. Да и разве ты не видел раньше исихастов? Их среди нас, в четвертом округе, боле всего. Ныне от исихастов старики одни остались. Молодые веры не так блюдут, как раньше бывало. А вот с полтину лет назад исихазм многие и в юном возрасте могли принять, так уж тперича и доживают молча свой век. Исихасты – люди веры сильной, они особливый аскетизм соблюдают и в энтом аскетизме к духам становятся столь же близки, сколь волхвы или даже Жрец Верховный. Исихасты кушают токмо воду да хлебушек, не тешат себя праздниками и гуляниями земными и все время молчат. Ни словечка за полтину лет не произнесут. Но в энтом открывается сосредоточение духовное, природное, самый нравственный уровень жизни. Поговаривают, будто зверье лесное исихаст понимает, будто он сам лес может слышать и на языке лесном бессловно гворить.