И в тот момент, когда Фома нырнул к затонувшей машине, на поверхности воды появилась Агния с новорожденным младенцем. Мать заметила плавающую рядом корзину для пикника, посмотрела на такой близкий, но сейчас такой далекий для нее берег, и, чувствуя, что силы оставляют ее, бережно опустила младенца в эту корзину, а сама в следующее мгновенье исчезла под водой… И корзина с новорожденным одиноко поплыла вниз по течению реки.

Позже, когда Фома вспоминал этот роковой день, то мог рассказать все, что было до аварии и после спасения Агнии, но как он вытаскивал жену из воды на берег никому рассказать не мог: кто бы поверил, что он спасал Агнию не один, а с кем-то еще, кого, кроме него, никто не видел! А народу было много: были пассивные свидетели, замурованные в своих автомобилях, и смотрящие, как репортаж по телевидению, то, что происходило перед ними здесь и сейчас. Но были и другие, и их было большинство, которые оставив свои роскошные купе да кабриолеты, прибежали помочь Фоме и Агнии, вызвали скорую и спасателей.

Не мог рассказать Фома и то, что знали только они с Агнией; что, когда он вытащил Агнию на берег, она не сразу пришла в себя, более того, он решил, что потерял ее. В отчаянии он прижал к себе ее безжизненное тело и так и сидел, покачиваясь вместе с ней, будто убаюкивая ее, не прощаясь с ней, а слившись с ней в одно целое. И никто не смог бы оторвать ее от него, никто! И в эту чудовищно-длинную бесконечную паузу, осколки воспоминаний их счастливой радостной жизни с Агнией разрывали его сердце и иссушали душу – это было крушение всех надежд. И когда он почувствовал нестерпимую боль в груди, а неимоверная усталость тела перешла в агонию, и каменный холод сковал все члены, когда он ощутил коготки смерти, вальяжно ползущей к его душе, вдруг она, его Агния (и это было несомненно чудо!) совсем внезапно и нежданно, вдруг, вздрогнула, затрепетала всем телом, будто дорогая невысказанная мысль забилась в живительных струнах ее души, вдохнула глубоко-глубоко, разомкнула веки, взглянула ему в глаза чистым пронзительным взглядом и на выдохе, не сдерживая радости, вопросила: «Где наш сын?». И в этот момент простиравшаяся до звезд воздушная твердь содрогнулась и затряслась, как от ударов воображаемого могучего колокола, повисшего прямо над ними, побуждая их к действию. Его самого обдало жаром, и он почувствовал, что душа его устремляется вверх в полет. Неведомая сила, как на воздушном шаре, подняла Агнию и Фому над водоемом. Сверху им многое открылось. Они увидели людей, толпящихся вокруг крана, поднимающего автомобиль из реки; увидели себя, лежащими на траве, и хлопотавших вокруг их тел врача и медсестру со «скорой»; а вдалеке, в ста метрах от места аварии, они увидели женщину в белых одеждах, которая взмахами руки обращалась к ним и звала их. И нельзя было оторвать взгляда от этой женщины, и нельзя было ослушаться ее. А рядом с ней в камышах около берега рдело, как сгусток пожарища, как всполох новой звезды, необычное свечение. Это свечение было таким манящим и призывным, что они, не медля ни секунды, бросились на этот зов.

Уже на земле каким-то чудом Агния и Фома вырвались от назойливой опеки медсестры и врача «скорой» и устремились к призрачной женщине, зовущей их. Но когда они подбежали к тому месту, то ее уже не было, только – тихая гладь воды, камыши и таинственное свечение. Они пошли на свечение, зашли в воду, раздвинули камыши и увидели качающуюся на волнах корзину для пикника, а в ней мирно спящего младенца.

Врач и медсестра прибежали следом за ними и остановились, как вкопанные, увидев новорожденного крепыша. Народ толпился на берегу, спецкоры бегали с видеокамерами и фотовспышками, но ни яркий локальный свет видеокамер, ни частые фотовспышки не мешали богатырскому сну младенца.