И тут Савва увидел перед собой Раскольникова, брызжущего слюной и смотрящего на него болезненным, испуганным взглядом. Раскольников дышал прямо в лицо Савве и срывающимся голосом убеждал сам себя, что для него греха не существует и все разрешено, все без исключений. И словно обозначая пьедестал для возгордившегося своей избранностью, мрачной тенью крутился демон у ног Раскольникова, упиваясь своей страшной властью над ним, намереваясь войти в него и поглотить его душу, как ранее вошел в Иуду на Тайной вечере у Христа.

Лил дождь, ослепляли молнии, гром разрывал душу внезапными тягучими ударами, падающими с небес, лики святых угодников Божиих со спасенных Саввой икон, будто ожили и со всех сторон смотрели на него всем сонмом, взглядом пронзительным и спокойным, сметающим временные границы, но сохраняющим эту тонкую грань между нашим и потусторонним миром. Хозяин свиней стоял в загоне в грязи на коленях пред Саввой и умолял, умолял, перекрывая гром, шум ливня и удаляющийся визг взбесившихся свиней. Умолял так неистово, что это было похоже не на моление, а на ультиматум с заклинанием, бросаемым самому Богу. Савве даже показалось, что капельки крови стали просачиваться сквозь поры тела молящего. Как только свиньи сгинули в болоте и визг исчез, хозяин умолк и молча стал ждать приговора. Дождь прекратился, гроза ушла в сторону, и небо просветлело. Он легко поднялся с колен и предстал перед Саввой совсем иным, словно заново рожденным, готовым к новой жизни. Лишь немыслимо вздутые вены на шее, переполненные бурлящей кровью, и чрезмерно пульсирующая сонная артерия напоминали Савве о недавнем экзальтированном противостоянии.

Уже несколько часов Савва стоял в раздумье в своем кабинете перед висевшей за стеклом в стенной нише власянице, подаренной ему на юбилей игуменом Соловецкого монастыря. Савва много гастролировал по северу по отдаленным от центра и от прогресса деревням и всегда находил время беседовать со старичками, любил расспрашивать их о жизни, ведь у большинства были судьбы непростые, с драматическими перипетиями, а нередко – трагические. Кроме того Савва выискивал предметы старины, в основном, конечно, бытовые, что можно было бы использовать в спектаклях, но иногда, правда очень редко, попадались и древние бесхозные иконы. Иконы именно, что попадались, а он их аккуратно привозил домой и бережно хранил! Тогда Савва не мог объяснить азарта, с которым он собирал старинные иконы, а азарт был залихватский, неудержимый и неукротимый, с ошеломляющим куражом. Так, проезжая поздней осенью по одной отдаленной от цивилизации деревне, он увидел в небе полчище воронья. Ему было любопытно узнать, над чем они там кружат? Оказалось, что кружило воронье над загоном для свиней. Все бы ничего, но когда Савва пригляделся внимательней, то его пробил холодный пот: дыры в прогнившем ограждении загона были заделаны иконами! Захлебываясь от негодования, он тут же вскочил в загон и стал крушить забор, выдирая из него иконы. Свиньи дико завизжали и неистово забегали, создавая невообразимый гвалт, сбиваясь в одно большое неуправляемое стадо, готовое тотчас броситься куда угодно. Хозяин свиней, услышав этот утробный, пугающий все живое визг, вышел с перекошенным от злобы лицом и с безумно вытаращенными глазами – признак нешуточного помешательства рассудка, – и ринулся на Савву, угрожая двустволкой, но, получив иконой наотмашь по голове, упал в грязь и затих. И само падение, длившееся мгновение, в воспаленном мозгу обезумевшего продолжалось несколько минут. В момент удара образ лика святого будто пронзил его мозг раскаленным нематериальным лучом; падая, словно разрезая своим телом застывшую твердь, хозяин успел осмотреться вокруг и увидел святых, сошедших с икон, тех икон, которыми он закрывал дыры в загоне. Это видение святых, их молчаливые сфокусированные на нем взгляды – взгляды, ожидавшие просветления ума и осознания содеянного – и возымели соответствующее действие на хозяина; и он затих. Свиньи тоже затихли всем стадом. Пролежав без движения секунд пять, безумец с двустволкой поднялся, но выглядел уже совсем не безумным, а нормальным, и его недоумевающий взгляд как бы вопрошал: что я тут делаю?