– А почему не согласилась на эпидуралку?

– Наслушалась всяких историй – мол, не сможешь тужиться, или ребенок будет вялым. В конце концов, многие женщины рожают естественным путем. Ты, например.

Я не хотела, чтобы Ребекка обскакала меня в вопросе родоразрешения. Да и что тут сложного? Во время беременности я познакомилась на вечеринке с одной девушкой, которая сравнила роды с интенсивной тренировкой у станка: «Знаешь, как это бывает? Когда пот заливает глаза и ручьями стекает на пол, когда все тело болит, и ты уверена, что, если потянешься еще хотя бы на дюйм, точно себе что-нибудь порвешь. Ты думаешь, что не выдержишь больше ни секунды! А потом все заканчивается; тебя охватывает восторг, эйфория, экстаз. И ты вдруг понимаешь, что оно того стоило!»

Я не раз вспоминала ее слова на протяжении бесконечных дня, ночи и еще одного дня, проведенных в серой комнате с фитболом и опущенными занавесками, – когда корчилась от боли, выла и умоляла его наконец родиться… Никому нельзя верить!

– И ты тоже, – парировала Ребекка.

Я опускаю часть истории, в которой акушерка вышла из палаты и оставила меня одну – именно в тот момент, когда я больше всего в ней нуждалась! Как долго ее не было? Час? Минуту? Я знаю, что если начну об этом рассказывать, то уже не смогу остановиться, как заевшая пластинка.

– Ближе к концу я умоляла их наложить щипцы, – продолжаю я. – Но акушерка заявила, что он выйдет на следующей потуге. И, слава богу, оказалась права – потому что я уже была готова сдаться. А потом опустила глаза и увидела, что вода в бассейне стала алой, как после китового побоища.

«Молодец, мамочка! – похвалила меня акушерка. – А вот и ваш сынок!» Не успела я возразить, что здесь какая-то ошибка – ведь у меня девочка, – как она передала мне ребенка. Мальчика. Новорожденного мальчика. Который сучил ножками, верещал, жил свою маленькую жизнь. Он был таким огромным – слишком огромным для моего живота! И я взяла его на руки.

Покормив ребенка, я передаю его Ребекке, и он засыпает у нее на руках.

– Когда приезжает Джесс? – спрашивает она.

– Через пару недель. Она прислала цветы. И вот это. – Я показываю на огромную коробку с изображением стульчика для кормления. – А еще нашла ночную няню, которая через неделю-другую должна приступить к работе.

– Ночная няня? Ничего себе! – В голосе Ребекки звучало такое благоговение, словно сама Королева собралась почтить меня своим визитом. – Честно говоря, я удивилась, что Джесс не приехала еще во время твоей беременности.

– Она хотела. Но я ее отговорила: сказала, что смотреть пока особо не на что и лучше подождать до родов.

– Ну и правильно. Должно быть, для нее это так непривычно. Так далеко от ее образа жизни – я про ребенка. Ответственность. Необходимость о ком-то заботиться.

– Она и заботится! О своей компании, сотрудниках. О Мики…

Ребекка вздыхает.

– Сама потом поймешь, – говорит она с улыбкой.

Мне и так понятно, кто из двоих сестер больше знал об ответственности, – начиная с подросткового возраста! Джесс была такой прилежной, такой серьезной; приходя из школы, она запиралась в своей комнате и молча корпела над учебниками при свете настольной лампы. Я любила рисовать, лежа на ковре у ее двери, в надежде, что она выйдет и похвалит мой рисунок.

Частенько Ребекка, прислонившись к дверному косяку, сушила феном свои секущиеся волосы, вытягивая их расческой.

– Сделаешь за меня домашку, когда закончишь свою? – спрашивала она у Джесс. И, если ответ был отрицательным, угрожающе шипела: – А то я все расскажу!

Я не знала, что именно и кому она могла рассказать, но дверь тут же открывалась, и оттуда высовывалась рука Джесс.