– А это была «Тихая Радость», причём …лесная, – беззвучно откликнулась Джева. – …радость моего крестника Эдвина.

– Вот её я твоему Эдвику и оставлю, – заключило это несноснейшее из созданий. – Ибо, что может быть тише, то есть, лучше тихой радости?! Эта ваша Нерпеколная Вёрдость её б на корню загубила! – рассудила Птера, зевая во весь клюв, и устраиваясь в останках торта, словно в гнезде. – Так ты летишь до плато? Надо ж так планы подпортить! Придётся с тобой переться.

О! Если бы Джаверия была обычной домохозяйкой, вечно снующей по магазинам и засыпающей в бигудях, то она бы показала этой доисторической хамке! Но она была настоящей Феей; а Феи просто обязаны заботиться обо всём Живом, даже если оно, это Живое ум само ум ни о чём не заботиться!

Скоро перед путешественниками замаячили контуры Тирлинника – это было урочища гномов, которые облаколет аккуратненько облетел. За ними возникли торчащие вбок деревья и разбегающиеся ручьи Мытой Поляны, где вовсю готовились к предстоящему пиршеству. Поглядев вверх, Эдвин радостно запрыгал на лопухе. Джаверия расправила свои крылышки, а Птеропопия свои, и корабль пошёл на посадку.

Последний на плато эльф пригласил на свои именины одного Блума, (не считая конечно, всегда ожидаемой феи). Кого же ещё приглашать, если все остальные (не слишком дружелюбные) тирлины живут далеко, где-то в районе шахт?

Торнслипт уже битый час болтал со своей крёстной. Его крылья подрагивали, а челюсти так и ходили, еле справляясь с попадающими в рот вкусностями, и это при том, что раньше скромняга эльф не отличался таким прожорством.

А славящийся своим недюжинным аппетитом Блум насупился. Он сидел в сторонке на неудобной занозистой коряге.

– Подумаешь, волшебница?!? – фыркнул тирлин. – Что, я, Фей не видал, что ли?!? Да о них в учебниках столько всего понаписано, что скучно читать! И добрые-то они, и щедрые-то они. А этот? Ещё друг называется! – гном косо взглянул на «сладкую парочку».

Джаверия с Эдвином оживлённо болтали, разместившись под знакомым боровиком. Разложив перед именинником целый ворох крыльев и крылышек, фея активно жестикулировала, видимо, советуясь по поводу их форм и расцветок.

– Тоже мне, боги! Решают, кому летать, а кому и дальше ползать! – нехорошо усмехнулся тирлин.

В этот момент Эдвин оглянулся, а Джева приветливо замахала Блуму. Их миролюбие ещё больше взбесило толстого человечка.

– Лучше я тут, в теньке посижу! – буркнул он, выдавливая из себя улыбку. Так случалось всякий раз, когда его компания казалась кому-то недостаточно интересной! – У меня аллергия на птиц, насекомых и эльфов, особенно на их крылья!

В этот момент тирлина кто-то пребольно клюнул. Птеропопия смотрела на него своим чёрным куриным глазом.

– Ты-то чего уставилась? Сама же летаешь! Всякие безмозглые создания летают, хотя могли бы и пешком походить! – бросил он в её сторону.

– Похож-ж-же, ты завидуеш-ш-шь кр-ррыльям! – шепеляво заметила птаха. – А это оч-ччень не хорррошо, и дажжже вррредно здоррровью! – она исподлобья взглянула на гнома, как бы фотографируя его.

– Ещё вредней воровать торты и подзуживать! – оборвал её мысли Блум, неожиданно затянув: – Лететь, как пух или перо, лететь, – как хвост или крыло.

– Торр-рты, торр-ты…, камни-то повкусней будут, – произнесла Птера, с грустью посмотрев вверх. – Но где же их в небе-то взять?!? – Лететь…, – не более того, лететь, – и больше ничего.

– Неплохо ты это…, – усмехнулся Блум. – Ну, я пойду, погляжу, что они там придумали.

– Кстати, сегодня какая пятница? – окликнула его Птера.

– Пятница такая…. Какая? Обычная пятница, – не понял Блум.