– Это уже минимум лет сто не наша страна, это ничья страна, – Михаил становился все мрачнее. – Страна принадлежит анонимной бюрократии, мало на что способной без углеводородов. Эти люди всячески стараются, чтобы ни у кого не возникло чувство, что это его страна. Знаешь, за последний год я провел десятки собеседований, было много собесов с молодыми, двадцатилетними, недавно закончившими образование в России. Мне важно понять мотивацию человека к работе, что им движет, за час собеседования построить обоснованное предположение, как он будет у меня работать. Так вот, эти молодые люди все как один смотрят на пару лет работы в России как на неизбежный опыт перед эмиграцией. Моя воля к отъезду – ничто по сравнению с их абсолютной верой, что с этой страной нельзя связывать свое будущее. Единственные, кто выглядят чуть более лояльными режиму – безопасники, специалисты по компьютерной безопасности. Их с первых курсов университетов обрабатывают. Но они скорее запуганные больше, чем идейные. Уехать хотят все: кто-то навсегда, кто-то временно. И дело не в деньгах – здесь часто платят больше, чем за границей у тебя останется после вычета налогов. Никто не чувствует себя в безопасности, никто не чувствует себя в стране дома, в котором ему рады. Это дом, в котором престарелый, но молодящийся батя, всех домочадцев отправил жить в комнату для грязи, развлекаясь на аквадискотеке.

– Ты опять про политику, мой друг! – с упреком произнес собеседник.

– Я и сам устал от этой темы, но ты спросил про эмиграцию, а у нее есть причина – политика. Не из-за климата же наши с тобой знакомые уезжают в Канаду и Нидерланды. В год из России уезжают сотни тысяч человек, из них тысячи – это инженеры с семьями, it-профессионалы. Они уезжают на меньшие деньги, туда, где никого не знают, часто плохо зная язык, культуру, оставляя стабильную жизнь здесь. Это рациональные люди, такие же, как ты и я, они не делают таких телодвижений без причин.

– А что тогда делать? Что делать мне? Я точно не хочу уезжать, я хочу жить в России, хочу, чтобы мои дети жили в России, мой сын уже на плюсах пишет, областную олимпиаду по математике для школьников выиграл!

– Ситуация для нас почти патовая, – ответил Михаил, жестом попросив бармена повторить коктейль. – Революции, бунты, путчи, войны здесь, а скорее всего и везде, только ухудшают жизнь. Это основной тезис пропаганды, обосновывающий стабильность. Но эта стабильность уже стала застоем с тенденцией к концлагерю. Поспрашивай наших о том, какие проекты от государства к ним приходят сейчас? Все больше проектов про слежку за гражданами через социальный сети, через интернет-провайдеров и сотовых операторов, про анализ данных государственных сервисов в том числе с целью поиска инакомыслия. Ну и бесчисленное множество дублирующих друг друга одинаково ненужных государственных информационных систем, это уже традиция последних двух десятилетий. На этом проще всего воровать бюджетные деньги. Вот и два полюса деятельности: радикальное действие – революция, радикальное бездействие – конформизм и лояльность. Оба одинаково бессмысленны и не патриотичны.

– Ты рассказал о том, что не надо делать, и в этом я с тобой согласен. Но что же на твой взгляд надо делать? Наверно, твое действие лежит где-то между этими полюсами.

– Да, где-то между, и вариантов много. Представь, в тридцатые годы в Берлине делаешь газовое оборудование: трубки, вентили, заглушки какие-то, у тебя небольшой бизнес, и вдруг появляется крупный государственный заказ. Вероятно, ты рад, твой бизнес процветает, расширяется, кроме того ты понимаешь, что экономика на подъеме, раз есть спрос на новое оборудование, и страна будет жить лучше. А потом твою команду зовут монтировать это оборудование, и ты видишь, что оно нужно вовсе не для отопления. Что делать? И вот ты уже ограничен в выборе возможного поведения. Работать с огоньком ты уже не можешь, совесть не позволяет. Но и бросить всё не можешь – это бизнес, договорные обязательства, да и за свою безопасность опасаешься.