Над лестницей светильники светят ярко; чем ближе к борту, тем свет их тусклее. Над диванами светильники едва теплятся, но света достаточно, чтобы внимательно рассмотреть рыжую.

Она свежа и хорошо себя чувствует. На правильном, вполне себе красивом лице ни царапинки, ни синяка. Одета в такие же брюки и свитер, что и Тим, но есть различия. Тиму всё в пору, но сидит свободно, рыжую одежда плотно облегает. Не заметить её стройность невозможно, но вместе с этим Тим видит, что одежда без подтёков, чистая и не рваная.

«По уму, – думает он, – надо было свернуть ей шею. Подойти сзади, правильно обхватить голову, дёрнуть до нужного угла».

Он честно пытался вызвать в себе порыв и решить всё разом, но в итоге сидит напротив неё и думает, что, будь рыжая стерва хоть чуточку проще, Тим значительно расширил бы собственные познания

Посидев ещё какое-то время, он молча встаёт и уходит прочь. Ловя малейший шорох позади, Тим показательно неторопливо направляется к лестнице. Зная, что исследовал все доступные зоны, он спешит к раздатчикам. Тарелки, кружки, поднос, и, вдыхая дурманящий аромат, он выбирает место так, чтобы контролировать ведущий с балкона проход.

Рыжую увидел к окончанию трапезы. Она, не глядя на Тима, молча делает заказ, подхватывает поднос и направляется в его сторону. Садится через стол к нему лицом и неторопливо принимается за пищу.

Тим молчит. Он откинулся на спинку, сложил на груди руки и смотрит, как она ест. Дамочка спокойна. Она молча перекусила. Долго, не торопясь, по глоточку, сбивая дыханием пар, разбиралась с напитком, после чего отставила кружку и впервые заглянула ему в глаза.

– Как шея?

Тим усмехается. Ему было интересно, как она себя поведёт, и она не разочаровала. Глядя на неё, вспоминает Лилу, но даже та, откусив от него кусок, вряд ли бы спросила, болит или нет?

– Хорошо, – слышит она в ответ, – сразу предупреждаю: не вздумай подойти ко мне со спины, поняла?

– Услышала, поговорим?

– Ты их видела?

– Нет.

– Давно мы здесь?

– Скажу тебе на будущее, – она подошла и присела за его стол, – «поговорим» в моём понимании – это диалог, не допрос. Понял?

– Услышал.

– Твоё мнение? – продолжает она.

– Моего мнения ещё нет, но начинаю подозревать, что мы не у Сурийцев. Это пока всё. Давно мы здесь?

– Двадцать семь суток, – она тоже откидывается на спинку, скрещивает руки, – за это время здесь ни разу никто не появился.

С языка рвётся следующий вопрос, но, приняв правила, Тим их соблюдает.

– Почему все мертвы кроме нас?

На этот вопрос мог бы ей ответить, но, конечно, не стал.

– Сбой наведения, несколько трасс мелькнули рядом, автомат мог смазать.

– Не мог, – заявляет она, – по нам не стреляли.

– Ты не можешь об этом знать, мы подходили спиной.

– Ты спиной, – выпятив губу и смахнув дыханием непослушную прядь, говорит рыжая, – работу автомата я видела от начала до конца, по нам не били.

– Уверена?

– Я видела, – твёрдо повторяет она, – мой вопрос прежний. Почему мы прошли, а остальные нет?

– Не знаю, – почесав на манер Гернота щёку, заявляет Тим, который после её слов потихоньку теряет нить понимания, – давай подумаем, чем мы так отличались от остальных, может, здесь причина.

– Тем, что шли в связке, а остальные нет.

– Вот и ответ.

– Тупой ответ.

– Какой есть.

Тим поднялся, направился к раздатчику. Получив бокал с соком изумрудного цвета, вернулся на место.

– Как тебя зовут?

– Тим Вирон.

– Я Аня Тау.

– Почему, Аня Тау, ты так упорно хочешь меня убить?

На какое-то время она задумалась, но всё же дала ответ.

– Приказ. В чужие руки ты попасть не должен.

У Тима было время над этим подумать, и в мыслях версия мелькала.