Предвкушением дурея
Поиграем в лотерею
Номера вписав в таблицу
Или цифру подчеркнув.
Как рулетку аэробус
Под собой вращает глобус,
И пора поторопиться
Подчеркнуть себе страну.
В ожидании зелёных,
Шелестящих, как на клёнах,
Не надейся выграть малым,
Всё поставь и не жалей!
Ну и что, что проиграли.
Мы сыграли – не удрали.
За окном хамсин и пальмы,
А не вата тополей.
Мы совсем не виноваты,
Что проигрывать чревато.
Даже если очень жутко,
Ты своей удаче верь,
Если в ожиданье рая
Мы ещё разок сыграем,
Зарядив без промежутков
Барабанный револьвер.
Предвкушением дурея,
Поиграем в лотерею.
Не надейся выграть малым,
И своей удаче верь.
Как рулетку аэробус
Раскрутил картонный глобус.
За окном хамсин и пальмы,
А в кармане револьвер.
«Декабрь был сырым и мерзким…»
Декабрь был сырым и мерзким.
Снег выпал и опять раскис.
А я решил и жестом резким,
Остановил себе такси.
Какая есть, а всё ж машина.
За то пешком не надо топать.
Немного облысели шины,
Крыло помято,
Выхлоп – копоть.
А вместо счётчика,
Представьте,
Какой-то отрывной блокнот.
И я решил, что там квитанции,
Когда оплатишь – шеф порвёт.
Ошибки сожаленья стоят,
А я совсем не угадал.
Там были с датами листочки —
Какой-то древний календарь.
– Оплата по доставке? Трогай. —
Водителю я говорю.
Меня он смерил взглядом строгим
– Оплата – по календарю.
А за окном то дождь, то ветер,
То солнце, то опять весна.
И небосвод и чист, и светел,
А вон, дорожный, новый знак.
Шуршит под шинами дорога
Вон там ухаб, а вот объезд,
Моря, пустыни, холм отлогий….
Не видел раньше этих мест.
А вот смогу ли расплатиться
По счетчику календаря?
Граница, вон опять граница.
Барханы, слякоть декабря…
Меня с оплатой не торопят,
Но новый день и новый лист.
И хоть пока шуршит дорога,
Всё строже времени таксист.
«Согрей меня ты, не от холода…»
Согрей меня ты, не от холода,
Согрей меня от одиночества.
Текут тела по венам города.
Ждут исполнения пророчества.
Когда могильною плитою
На вечный холод обрекут….
Прижмись ко мне плотней собою.
Люби меня, пока я тут.
Сольем тела хоть ненадолго,
Утратив поцелуев счет.
Мы друг без друга мерзнем только,
Поверь, намерзнемся еще.
А вот сейчас, пока мы рядом,
Забудем о конце пути.
Такая трепетная радость,
Друг друга, все-таки, найти.
А время пожирает молодость
И с каждым годом все быстрей.
Согрей меня ты не от холода,
От одиночества, согрей.
Когда я умру
Посвящается исчезнувшему дому в городе Днепропетровске – Екатеринославе, на углу улиц Свердлова (Романовская/Скаковая) и Чечерина (Надеждинская/Короткая) – и другу детства —
Корицкому Валентину Александровичу.
Земля ему пухом и вечная память!
Амен!
Когда я умру,
мне приснится то место, где вырос,
Подвал из двух комнат
И маленький двор на углу.
Но нет, не оттуда
Уйдет моё тело, навынос.
И там не заплачут,
Не всхлипнут,
Когда я умру.
А там, в позабытом,
Там, в непрекращаемом детстве,
Там, рядом с колонкой,
Где вечно сочится вода,
Предложит мириться драчун,
Что живёт по соседству,
А я ухмыляясь скажу:
– Никогда! Никогда!
Он станет врачом.
А курили мы с ним, за сараем.
Потом, умирая, он будет письмо моё ждать.
Когда я умру, мы наверно еще поиграем
В игру,
В ту, что в детстве,
До драки играли всегда.
А я далеко,
Не копейки считаю, а центы.
А дом тот, бульдозер разрушил,
Уже не спасти.
И кто-то использовал, угол двух улиц,
Под церковь
А я, умирая,
Шептать буду, дому:
«Прости»!
Когда я умру,
То не знаю, где буду схоронен
А разница лишь,
Для, могилу копающих, рук.
И всё чем я жил,
Что я видел,
И что не запомнил,
Уже и не важно, не нужно, —
Когда я умру.
Пока я живу,
И мне снится, то место, где вырос,
Подвал из двух комнат
И маленький двор на углу.
Но нет, не оттуда
Уйдет мое тело, навынос
И там не заплачут, не всхлипнут