Геныч дослушал передачу до конца и, всё ещё не веря ушам, записал сообщённую радиожурналистом дату и время повтора. Передачи «Немецкой волны», как и русской службы Би-Би-Си, повторялись по причине постоянного глушения по многу раз, и Геныч вдосталь насладился беспримерной историей происхождения «Красного поцелуйчика».

Потом он достал из коробки провалявшуюся в бездействии губную помаду, внимательно посмотрел на тюбик – так смотрят на указательный палец в намерении высосать из него какой-нибудь психоделический фантазм – и накатал смешную и ядовитую повесть «Коктейль-бар «Ёрш-изба». Издательства «Икс-Мо» и «АЗТ» не оценили нестандартного юмора, и четырехсотпятидесятистраничный опус тяжело улёгся на стенающую под грузом неизданных книг полку книжного шкафа – в непосредственной близости от краснеющего за своё пролетарско-плебейско-блошиное происхождение «Красного поцелуйчика».

Пятилетний юбилей Геныч отмечал в Егорьевске. Огромный как Баальбекская платформа стол был накрыт в той самой комнате с «французскими» окнами. Генка до сих пор помнил отдельные пункты тогдашнего меню: блинчики с красной икрой, большой самодельный торт и, конечно, мороженое – в избытке. Последнее было как нельзя кстати: по знаку зодиака Геныч – Рак, и на день его рождения обыкновенно стоит одуряющая жара.

В праздничной трапезе принимали участие двое наиболее близких приятелей виновника торжества: Волик Кочнов и Алешенька Завьялов. Остальные, не допущенные к «царскому» столу пацаны в нетерпеливом ожидании подношений кучковались у парадного входа под окнами залы. Чтобы не обижать «мальчишек радостный народ», который не разместился бы даже за апокалиптическим дедушкиным столом, мать Геныча щедро одарила пацанов конфетами, в том числе и без обёрток. По июльской жарище малышня бегала босиком и в одних лишь трусах. Положить гостинцы было некуда, и не лишённый выдумки Геныч нашёл выход из затруднительного положения. Комичная картина наделения дворовых ребятишек гостинцами частенько встаёт перед его близорукими, изрядно потускневшими с той далёкой поры глазами: набившиеся в тамбур парадного подъезда пацаны снимают с себя семейного покроя трусишки, представая совсем голенькими, и смеющаяся мать Геныча Ольга Ефимовна пригоршнями насыпает в импровизированные хлопчато-бумажные «фунтики» липкий от июльского зноя ландрин – монпансье леденцовое. Наверное, это было счастье – очень редкие его мгновения.

Ближе к вечеру, когда несколько спала жара, но до захода солнца оставалось далеко, как до конца жизни, представлявшейся Генычу бесконечной, их с Воликом повели в располагавшийся по соседству парк. Приятели были одеты в почти одинаковые клетчатые рубашки и короткие штанишки на трогательно-потешных помочах; на ногах у обоих – неизменные белые носочки и дырчатые сандалики. С собой ребятишки прихватили синие жестяные ведёрки с цветочками на боку. Единственное различие в экипировке малышей состояло в том, что Волик был вооружён полукруглым совочком, а Геныч – лопаткой. Но копать землю приятели не собирались: им предстояло сфотографироваться на память о безоблачных в прямом и переносном смысле слова днях раннего детства. Толстый плешивый фотограф, приглашённый родителями Геныча, попросил снабдить приятелей игрушечным шанцевым инструментом – этот немудрёный реквизит, по его мнению, должен был придать фотографиям большую выразительность и художественность.

Перед узкой калиткой компания растянулась в кильватерную колонну. На уровне глаз Геныча покачивался стриженый затылок большой шишковатой головы Волика. И вдруг – Генка навсегда запомнил тот удивительный миг и все сопутствующие знаменательному моменту не испытанные ранее ощущения – ему захотелось… убить своего дружка!