Призрак слепо тащился за ними. Он не торопился – тем, у кого за плечами вечность, незачем торопиться. Суета для смертных.

Аней смог пересилить себя, и парни бросились туда, где вокруг недвижимого Дзюце уже собрались остальные. Лива вытирала ему лицо собственной юбкой. Изо рта бедного толстяка тихо бежала кровь вперемешку со слюной. Незадачливый любовник изо всех сил прижимал к себе монашку и перепугано смотрел…

…на двух других призраков. Эти тоже при жизни были белыми жрецами. Во всяком случае, за это говорили светло-серые балахоны с островерхими капюшонами. Местами жреческие облачения чернели пятнами крови. Засученные рукава открывали жилистые руки храмовников. Они деловито и без лишней суеты раскладывали на железных столах ужасающего вида тиски, иглы, молоточки и клещи. Вот прислонилась к тонкой ножке стола зубастая пила. Рядом стала пылающая жаровня, на кою тотчас отправились клещи.

Второй призрак с интересом вертел в руках маску с шипами, вбитыми вовнутрь. Это орудие пытки, по всей видимости, не удовлетворило спекулатора, и он чёрти-откуда выудил чудовищный коловрат.

Глаза мальчишек округлялись всё больше с каждым новым инструментом. Несчастная монашка громко выла, уткнувшись лицом в шею спутника. Тонкие бледные кулачки до хруста сжимали грубый ворот его сутаны. Молодого жреца жестоко бил озноб, но он не разжимал объятий и исподлобья взирал на призраков.

Лива наоборот, изо всех сил старалась не смотреть в сторону чудовищ. Её внимание целиком было поглощено полуживым Дзюце, из неестественно перекошенного рта которого непрерывно бежал алый тягучий ручеёк.

Дух белого жреца с цепью стоял без движения и неотрывно следил, чтобы никто не вырвался из западни. Сквозь него чудовищными обрывочными пучками сочился холодный свет молодого месяца, попавший сюда сквозь полураспахнутые ставни. Серебряная цепь звенела и вилась, точно живая.

За окном начиналась буря. Шум ветра постепенно мерк, уступая плеску исполинских волн. Где-то совсем далеко раздался гром. Он прокатился по небу чудовищной колесницей, заставляя своды Угрюм-горы трепетать. Похолодало до того, что можно было отчётливо разглядеть пар, идущий изо рта и носа. Откуда-то потянуло запахом тухлых яиц.

Наконец, призраки закончили свои приготовления и повернулись к послухам. Накинув островерхие капюшоны так, чтобы скрыть лица, духи всплеснули руками. Потом согнули их и развернули ладонями к себе. Так, как держали, если бы в них была книга. Раздался тихий утробный гул, отдаленно напоминающий орган.

Когда призраки загудят в трубы, это ознаменует час Кузницы и Горна. Не к селу припомнил Аней слова из Откровения. Мёртвым станет тесно в могилах, и вместе с ними на землю ступят железные воины. Горе взметнётся в небо и заслонит собою солнце. Оно затмит собой его око, чтобы Господь не увидел, как железные воины приведут того, кто пробудит Извечных Владык. В детстве его назовут Любящим Добро, но именно он обратит мир во прах.

Один из духов сорвался с места и тихо побрёл к живым.

– Окно! – прошипел Анею на ухо Прохорий.

Мальчишка оглянулся и облизал пересохшие губы. В самом деле, на половину открытые ставни казались единственно возможным спасением. Даже самому неуклюжему из всех присутствующих – Дзюце хватило бы двух прыжков, чтобы добраться до него. Да вот только бедный шонь-рюнец сейчас захлебывается собственной кровью и боится шелохнуться от дедеровской боли в размозжённой челюсти. Да и одно неверное движение и полетишь с обрыва в студёные волны…

Но у страха глаза велики.

– Помогай! – прохрипел Аней, хватая подмышки толстяка.