Мазарь ответил на рукопожатие и слегка кивнул.

– Видеть ты меня желал, воевода?

– Верно, друг. Взгляни на этих вот, что можешь сказать? – регент не оговорился. Он прекрасно знал, что хоть Мазарь и слепой, но многое видит куда лучше зрячих.

Медленно ступая, мужчина подошёл к первому пленнику и долго стоял в полном молчании. Сота был у него за спиной и не мог видеть лица. Что с ним творилось в тот миг, воевода мог только догадываться, но у прочих опричников волосы встали дыбом.

– Они невиновны, – заключил слепой.

Воевода закрыл глаза и посидел так некоторое время.

– Спасибо, Мазарь, ты нам очень помог. Прости, что так бесцеремонно выдернули. Не сочти за грех, прими небольшие подарки… Колыван! – хлопнул он в ладоши, – Живо!

Когда сотник со слепцом закрыли за собой дверь, Сота налил себе полный кубок вина и залпом выпил. Он переводил взгляд с опричника на опричника, а потом на пленников и обратно. Нервно барабанил пальцами по столешнице.

– Казнить тайно, – наконец, вымолвил он, и все вздрогнули.

– Но ведь, этот человек сказал… – нерешительно начал купец, но воевода не дал ему договорить.

– Я прекрасно слышал, что он сказал. Но в интересах государства, чтобы сегодняшнее происшествие никогда не вышло за стены Кремля.

– Можете быть уверены! – горячо заверил узник.

– Могу. Кто их привёл?

Повисло молчание. Никто не хотел признаваться, но и наушничать, во всяком случае, прилюдно, никому не хотелось тоже. Как дети, между делом подумал Сота.

– Ну? – повысил он голос.

Вышли двое. Крепкие, сбитые, красавцы воины – с таких бы персонажей для былин брать.

– Казнить вместе с пленниками, – жёстко произнёс воевода. – И в следующий раз думайте, кого вы ведёте и куда.

В глухих подземельях мироградского Кремля кипела своя особенная жизнь. Тут было людно ещё при прежнем правителе – князе Микуле Корноухом, отце юного Ивеца. Но временно исполняющий обязанности при малолетнем наследнике престола населил жизнью КАЖДЫЙ закуток необъятных подземных лабиринтов. Наушник сидел на наушнике и опричником погонял. Тут тебе и пыточные камеры, и погреба для заключённых, причем для каждого ремесла свой. Карманники ни за что не окажутся с засланцами из других государств в одном месте.

Оружейные, винные погреба, пищевые закрома – всё находилось здесь. За каждое помещение кто-то отвечал, в каждом кто-то работал, превращая подвалы в уродливый подземный городишко.

Были здесь и особенные помещения, где Сота принимал особенных гостей. Вход в них знал только глухонемой монах Иерекешер.

В одном из таких помещений и стоял сейчас начальствующий над дружиной. В тусклом свете факелов его, и без того жёсткое, лицо казалось искажённым яростью. Словно неистовый берсерк поджидал в засаде полчища врагов.

«Берсерк, – мечтательно подумал Сота. – Хоть одного бы такого в дружину, и зажили бы припеваючи… Быть может, так оно и было бы, коли жрецы Храмовых скал не перебили бы их пару столетий назад…»

Демонстрируя дружелюбие, воевода стоял один и без оружия. Да ему это и не особенно требовалось. Враги регента всегда знали, что даже больной и безоружный он стоит целого десятка, а то и больше. Недаром Микула сделал его воеводой и своей правой рукой.

Раздались гулкие шаги и лязг металла. Скоро взору воеводы предстало четверо мужей. Впереди шёл низкий Иерекешер в тёмных монашеских одеждах. Его продолговатое лицо нездорового землистого цвета, как всегда, хранило выражение неколебимого смирения и покорности.

За ним вышагивали трое. Двое вполне себе обыкновенные, даже заурядные, одетые как северные вельможи – в зелёные и сиреневые туники с гербом на груди, узкие тёмных оттенков порты. На ногах какие-то непонятные башмаки, тонкие, на низеньком каблучке, с загнутыми носками.