– Прости, Сота… Я хотел… Я думал…

– Молчи! – перебил воевода. – Князь не должен извиняться за то, что гуляет по собственному терему. И ещё. Князь никогда и никому не объясняет своих намерений. Пусть гадают, что он задумал. Пусть исходят на измену. Даже если ты ничего особенного не решил, пусть враги думают, что это не так. Дай им возможность перехитрить самих себя. Понял?

– Угу, – кивнул княжич, стараясь не встречаться с воином взглядом.

– Молодец. А теперь открой её. Ну, же. Смелей.

Ивец нерешительно взялся за дутое оловянное кольцо и потянул на себя. Тяжёлая железная дверь громко заскрипела и отворилась. Внутри было темно, хоть глаз коли. Сота вынул из ушек факел и протянул юному князю. Легонько толкнул в плечо.

Княжич вошёл и оглянулся. Воевода стоял на месте и с гадкой ухмылкой следил за каждым его шагом. Ивец насупился и решительно двинулся вглубь таинственной комнаты. Когда он огляделся, захотелось плюнуть от досады, но парень постеснялся.

– Не хватало ещё, чтобы ты спился, – хохотнул воевода. – Потому и запрещал сюда ходить.

Раздражению наследника не было предела. Он с таким трудом и риском пробирался… в винный погреб. Только и всего. Несколько стеллажей с наглухо закрытыми туесами и пара десятков бочек – вот тебе и вся тайна ужасного Соты.

– Ты ведь не заставишь меня жалеть, что всё-таки показал тебе это место? – подтрунивал регент.

– Нет, – фыркнул Ивец и, гордо задрав подбородок, вышел из подвала.

Воевода усмехнулся и молодецки пригладил усы. Он отлично знал о невероятной юношеской тяге ко всему запретному и таинственному. Сота был уверен, что пареньку придёт в голову следить за ним, и чтобы ненароком не навести на подвал с опричниной, нарочно запретил ходить именно сюда. После такого позора у князёныша надолго отпадёт всякая охота совать нос куда ни попадя.

Закрыв за собой дверь в подвал, он ещё некоторое время поплутал по многочисленным коридорам и закоулкам мироградского Кремля, чтобы на всякий случай удостовериться, что Ивец оставил свои шпионские игры. Наконец, он оказался перед высокой железной дверью и постучал. Сначала три раза, а потом чуть погодя ещё пять.

Открыл ему всё тот же мужчина с ускользающими чертами лица, наряженный в долгополый бардовый кафтан со стрельчатыми застёжками и высоким воротником.

– Здравствуй, воевода, – по обыкновению поприветствовал он пришельца и посторонился, пуская внутрь.

Опричники были в сборе. В центре перед столом на коленях стояли трое незнакомцев, раздетых по пояс. Серые потасканные мешки не позволяли им что-либо увидеть. Синяки и красные полосы на спинах говорили, что незнакомцев уже допрашивали.

Воевода сел за стол и налил себе вина. Некоторое время он молча цедил мелкими глотками выпивку и рассматривал пленников. Крепкие попались, можно представить, каких трудов стоило их скрутить.

– Кто это? – наконец спросил Сота. – Наушники?

– Лазутчики, – ответил тот, что открыл дверь. – Из Тигарьска.

– В самом деле? – воевода привстал от удивления. – Лазутчики из Тигарьска? Кто бы мог подумать, что белоручка Чиримень тоже решит замарать нежные пальчики в теневой игре? И давно вы работаете, милостивые государи?

Пленники молчали.

– Господи, да снимите же с них эти мешки. Как вообще можно разговаривать с кем-то, не видя глаз?

Опричники быстренько открыли узникам лица. Взору Соты предстали заплывшие синяками и ссадинами отвратительные лица. Ни один не отваживался взглянуть воеводе в глаза. Слабаки – решил он. Никакие не лазутчики, так, в лучшем случае, стукачи и наушники. А скорее всего, какие-нибудь гончары или плотники, по выходным подрабатывающие закладными бойцами.